Джеймс Блэйлок - «Если», 2002 № 09

— Значит, будем разбираться… — Колесников, словно табельное оружие, вынул вороненую авторучку и передернул колпачок.

— С кем разбираться? — растерялся Щедринский.

— С телестудией вашей. Интересно мне узнать, отчего это у вас гости пропадают.

— При чем тут мы?! — возмутился Альберт Витальевич. — У нас — кулинарная передача! Мы губернаторов не трогаем и с бандитами не ссоримся! Наши гости — это народ! Кому он нужен?!

— Вот это я и хочу понять. Скажите-ка, а из чего вы готовите ваши блюда?

Щедринский впился в участкового бешеными глазами.

— В основном из филейных частей. Забиваем зрителя пожирнее и нарезаем кусками…

— Так и записывать? — спокойно спросил Колесников.

Альберт Витальевич только обиженно сопел.

— Вы, между прочим, зря иронизируете, такие случаи бывали, — участковый раскрыл блокнот, поставил на листке дату и время. — Но я, собственно, хотел спросить, кто поставляет вам продукты для съемок.

— А-а… — Альберт Витальевич задышал ровнее. — Ну, разные фирмы…

— В том числе и конкурирующие?

— Вы думаете, они нас между собой не поделили?.. Ха-ха! — Щедринский горько рассмеялся. — Передачка-то дохлая! Рейтинги никакие. Мы каждого спонсора по месяцу уговариваем, обещаем упоминать через слово, ролики крутить непрерывно, и то они морды воротят!

— А как насчет участников конкурса? Между ними-то вон какая конкуренция! Ссорятся, наверное, ненавидят друг друга?

— Это в Голливуде друг друга ненавидят. А наш хлебороб как только в кадр попадает, у него сразу отнимаются руки, ноги и язык. Не они мне, а я им их же рецепт рассказываю.

— Но Сорокина-то, по вашим словам, была бойкая?

— Луч света в темном царстве!

— Может быть, кто-то ей позавидовал?

— Ну, позавидовал кто-нибудь и что? Убил? За первое место в кулинарии?

— Всякое бывает, — Колесников пожал плечами, — маньяк какой-нибудь или наркоман…

Щедринский бросил на участкового беспокойный взгляд.

— Вы с ума сошли? Передача и так на честном слове держится, а вы еще с маньяками своими! Не дай Бог, слухи пойдут… Нас же прикроют к чертовой матери, и все! А для меня, может, эта программа — последняя надежда…

Альберт Витальевич уставился в пространство больными глазами.

— Почему последняя? — спросил участковый.

— А? — Щедринский с трудом оторвался от своих мыслей. — Как вам сказать… Артист обязан быть на виду, его должны узнавать. Иначе он на хрен никому не нужен.

— Ну вам-то, Альберт Витальевич, популярности не занимать! — улыбнулся Колесников. — Вы, кстати, почему из Москвы уехали? В нашу-то глушь!

Щедринский снова испытующе посмотрел на участкового. Ох, не прост он, этот милиционер!

— Потому и уехал, — вздохнул Альберт Витальевич. — Лучше быть в провинции ферзем, чем в Москве пешкой.

— Ну какая же вы пешка! Уж по меньшей мере — конь!

— М-да, — ведущий поддернул потускневшие рукава своего переливчатого блейзера. — Порубали нас, коней… Там сейчас такая рубка идет, аж башня дымит!

— Как же! — Колесников сочувственно покивал. — Не знаешь, какой канал смотреть… Сегодня спорт, завтра — погода…

— Да ведь не один я в провинцию подался, — Альберт Витальевич тянулся за сочувствием, хоть и не доверял участковому. — Вон, осветитель наш, Илья Зимин, тоже, между прочим, не хрен с горы. У самого Никиты оператором был. Подслеповат стал после травмы, пришлось в осветители уйти. Но художник есть художник! Он своими подслеповатыми так свет поставит, как ни один зрячий в Москве не поставит! А вынужден нам тут колбасу освещать…

— Ну хорошо, — участковый пометил что-то у себя в блокноте, — вернемся к пропавшим. Вместо Сорокиной вы пригласили на съемку Бесноватого. Кстати, кто, конкретно, его приглашал?

— Леночка. Это ассистент режиссера. Она отбирает рецепты на конкурс. Говорит, позвонила ему, он обрадовался, сказал, что обязательно будет одиннадцатого к пяти.

— И что было дальше?

— Да ничего не было, — Альберт Витальевич развел руками, — не явился Бесноватый!

…Он пришел за два часа до назначенного срока и так волновался, что не мог расстегнуть пальто. В студии, кроме меня, никого еще не было. Впрочем, я тоже был не один. Весь день мне мерещился быстрый промельк тени из одного неосвещенного угла в другой. Это могла быть крыса. Они забредали иногда в студию, вспоминая, вероятно, ее складское происхождение. И точно: скоро я услышал очень характерную возню за картонными щитами у стены. Маленькое, но живучее существо устраивало там свой маленький быт. Я даже рассмеялся облегченно. Крыса! Просто крыса… В ту же. секунду где-то на краю зрения появилось черное размытое пятно и метнулось на шум. Картон колыхнулся, как от ветра, послышался дробный топот маленьких лапок, раздался отчаянный тошнотворный писк и тут же оборвался. Наступила особая, хорошо знакомая мне тишина, в которой, казалось, еще затухает эхо последнего вопля. Я понял, что Оно здесь. Развлекается…

В эту самую минуту из коридора донесся звонок. Кому бы в такое время? Охранник должен был заступить только вечером, поэтому я сам пошел открывать дверь.

…Он стоял на крыльце и, казалось, дрожал от холода. Пальтишко на нем и впрямь было не по сезону — короткое и ветхое, но из-под вытертого драпчика выглядывал воротник белой рубашки и галстук.

— Слушаю вас, — сказал я без всякого радушия.

Он даже отступил в растерянности, попытался что-то сказать, но лишь промычал нечто нечленораздельное.

— Вы к кому? — грозно спросил я.

Мне вдруг захотелось, чтобы он испугался и ушел отсюда, дурачок, пока не поздно. Но он не ушел, а дрожащими пальцами принялся расстегивать пальто. Далеко не сразу ему удалось справиться с верхней пуговицей, вторую он просто оторвал, но наконец добрался до внутреннего кармана и протянул мне какой-то клочок бумаги. Я долго вертел его в вытянутой руке, с трудом разбирая буквы.

— Бес… Бес… но… ватый. Это что, справка?

Он замотал головой.

— Н-нет. Это фамилия такая — Бесноватый… Моя.

Я наконец понял, что держу в руке разовый пропуск в студию.

— Ах, вы у нас гость… — у меня вырвался тяжелый вздох.

Только бесноватых гостей мне сейчас не хватало…

— Что ж вы так рано, господин Бесноватый? Съемка в пять часов.

— Я пораньше… — выдавил он, — не опоздать… чтобы..

Лучше б ты опоздал, подумал я. Навсегда. Ну чего ты лезешь навстречу злой своей судьбе? Беги!

Но сказал другое.

— Знаете… павильон еще не готов. Монтаж декораций. Придется вам погулять два часа…

Не то чтобы я твердо решил его прогнать, просто во мне вдруг проснулся спортивный интерес: добьется он своего или его еще можно спасти?

— А п-посмотреть нельзя этот… монтаж? — заикаясь, спросил он. — Я м-мечтал… всю жизнь.