Джеймс Блэйлок - «Если», 2002 № 09

— Зачем? — спросил я. Спасибо парикмахеру, волосы у меня дыбом не встали — нечему было вставать.

— Так интересно же! — объяснил Лас. — Представь, надо тебе забить гвоздь! Ты размахиваешься и бьешь кулаком по гвоздю! И он входит в бетон. Кости-то титановые! Или тебя пытаются ударить… Нет, конечно, имеется ряд недостатков. Да и с искусственными органами пока плохо. Но общее направление прогресса меня радует.

Он налил еще по рюмке.

— А мне кажется, что прогресс — в другом направлении, — продолжил я гнуть свою линию. — Надо полнее использовать возможности организма. Ведь сколько удивительного в нас скрыто! Телекинез, телепатия…

Лас погрустнел. Я тоже так мрачнею, наталкиваясь на идиота.

— Ты мои мысли прочесть можешь? — спросил он.

Сейчас — нет, — признался я.

— Я думаю, что не надо придумывать лишних сущностей, — объяснил Лас. — Все, что человек может, давно уже известно. Если бы люди могли читать мысли, левитировать и прочую ерунду творить — имелись бы тому свидетельства.

— Если человек вдруг овладеет такими способностями, то он будет таиться от окружающих, — сказал я и посмотрел на Ласа сквозь Сумрак. — Быть настоящим Иным — значит, вызывать зависть и страх окружающих.

Ни малейшего волнения Лас не обнаружил. Только скептицизм.

— И что же, чудотворец не захочет любимой женщине и детишкам такие же способности обеспечить? Постепенно они бы нас вытеснили, как биологический вид.

— А если особые способности не передаются по наследству? — спросил я. — Ну, или не обязательно передаются. И другому их передать тоже нельзя? Тогда будут независимо существовать люди и Иные. Если этих Иных немного, то они начнут таиться от окружающих…

— Сдается мне, что ты ведешь речь о случайной мутации, которая приводит к экстрасенсорным способностям, — рассудил Лас. — Но если эта мутация случайная и рецессивная, то никакого интереса для нас она не представляет. А вот титановые кости тебе уже сейчас можно вмонтировать!

— Не надо, — буркнул я.

Мы выпили. Лас мечтательно произнес:

— Все-таки есть что-то в нашей ситуации! Огромный пустой дом! Сотни квартир — и в них живет девять человек… если вместе с тобой.

Что тут можно творить! Дух захватывает! А какой фильм можно снять! Вот представь себе клип — роскошные интерьеры, пустые рестораны, мертвые прачечные, ржавеющие тренажеры и холодные сауны, пустые бассейны и затянутые пленкой столы в казино. И по всему этому великолепию бредет молоденькая девочка. Бредет и поет. Неважно даже, что.

— Снимаешь клипы? — насторожился я.

— Да нет… — Лас поморщился. — Так… разок одной знакомой панковской группе помог клип снять. Его по МТВ прокрутили, но потом запретили.

— А что там было ужасного?

— Ничего особенного, — сказал Лас. — Песня как песня, совершенно цензурная, даже про любовь. Видеоряд был странный. Мы его снимали в больнице для лиц с нарушениями двигательных функций. Поставили стробоскопы в зале, включили песню «Есаул, есаул, что ж ты бросил коня» и позвали больных — танцевать. Они и танцевали под стробоскоп. Как могли. А потом на эту картинку мы новый звуковой ряд положили. Очень стильно вышло. Но показывать это и впрямь нельзя. Нехорошо как-то.

Я представил себе «видеоряд» — и меня передернуло.

— Плохой из меня клипмейкер, — признался Лас. — Да и музыкант… Один раз мою песню по радио прокрутили, глубокой ночью, в передаче для всяких отморозков. Что ты думаешь? Тут же позвонил на радио известный композитор, сказал, что он всю жизнь своими песнями учил людей доброму и вечному, но эта, единственная песня перечеркнула труд всей его жизни… Вот ты вроде одну песню услышал — она плохому учит?

— По-моему, она издевается, — сказал я. — Над плохим.

— Спасибо, — грустно сказал Лас. — Но ведь в чем беда — многие не поймут. Решат, что это всерьез.

— Так решат дураки, — попытался я утешить непризнанного барда.

— Так их-то больше! — воскликнул Лас. — А протезы головы пока несовершенны…

Он потянулся за бутылкой, разлил водку, сказал:

— Ты заходи, если снова понадобится, не смущайся. А потом я тебе ключ от одной квартиры на пятнадцатом этаже достану. Квартира пустая, но унитазы стоят.

— Хозяин против не будет? — усмехнулся я.

— Ему уже все равно. А наследники все никак поделить площадь не могут.

К себе я вернулся в четыре утра. Слегка пьяный, но на удивление расслабившийся. Все-таки настолько иные люди встречаются нечасто. Работа в Дозоре приучает к излишней прямолинейности. Этот не курит и не пьет, он хороший мальчик. А этот ругается матом, он плохой. И ничего не поделать, нас в первую очередь интересуют именно такие: хорошие — как опора, плохие — как потенциальный источник Темных.

Но то, что люди бывают очень разными, мы как-то забываем…

Бард об Иных ничего не знал. В этом я был уверен. И если бы мне довелось вот так посидеть полночи с каждым обитателем «Ассоли» — я составил бы точное мнение о каждом.

Но подобных иллюзий я не строил. Не каждый предложит войти, не каждый станет разговаривать на отвлеченные темы. А ведь кроме десяти жильцов есть еще сотни людей обслуживающего персонала — охранники, сантехники, рабочие, бухгалтеры. Мне не хватит никаких разумных сроков, чтобы проверить всех!

Умывшись в душевой кабине — в ней нашелся какой-то странный шланг, из которого можно было струйкой пускать воду, — я вышел в свою единственную комнату. Надо поспать… а завтра с утра попытаться придумать новый план.

— Привет, Антон, — донеслось от окна.

Я узнал голос. И мне сразу стало тоскливо.

— Доброй ночи, Костя, — сказал я. Как-то неуместно прозвучало слово «доброй». Но пожелать вампиру злой ночи было бы еще глупее.

— Могу я зайти? — спросил Костя.

Я подошел к окну. Костя сидел на подоконнике спиной ко мне, свесив ноги вниз. Он был совершенно голый. Будто сразу демонстрировал — не по стене влез, а прилетел к окну огромной летучей мышью.

Высший вампир. В двадцать с небольшим лет.

Способный мальчик…

— Думаю, что нет, — сказал я.

Костя кивнул и не стал спорить:

— Как я понимаю, мы делаем одно дело?

— Да.

— Это хорошо, — Костя повернулся, белозубо улыбнулся. — Мне приятно с тобой работать. А ты и впрямь меня боишься?

— Нет.

— Я многому научился, — похвастался Костя. Совершенно по-детски.

— Ты не научился, — поправил я его. — Ты многое украл.

Костя поморщился:

— Слова. Обычная Светлая игра словами. Вы позволили — я взял. Какие претензии?

— Будем пикироваться дальше? — спросил я. И поднял руку, складывая пальцы в знаке Атон, отрицании не-живого. Давно собирался проверить., работают ли древние северо-африканские заклятия на современную российскую нечисть.