Джеймс Блэйлок - «Если», 2002 № 09

Еще один бранч традиционной фэнтези — так называемые «дописки за Профессора». Ник Перумов когда-то собрал на этой ниве урожай высоких тиражей… Единственная по-настоящему серьезная попытка творчески развить в отечественной женской фантастике трилогию Дж. Р. Р. Толкина была предпринята Наталией Васильевой и Натальей Некрасовой, авторами дилогии «Черная книга Арды» — «Черная книга Арды: исповедь стража». «Исповедь стража» — сольная книга Некрасовой — сделана более добротно в литературном смысле. Видно, что автору было не так-то просто развернуть собственную этику поверх толкинского мира. Получился очень неоднозначный компромисс. Толкин для многих стал колыбелью, но тот, кому колыбель не становится однажды тесна, навек останется при соске и погремушках.

Гораздо продуктивнее стал поиск форматов, расширяющих традиционную фэнтези и выходящих за ее пределы. К настоящему времени очевидно появление, как минимум, двух новых направлений.

Первый из них характеризуется, прежде всего, использованием эстетики европейского Средневековья (в рамках XII–XVI вв.) в качестве основы для строительства романтического пространства. Иногда оно «вшивается» в реальность-1, но чаще вся Европа переходит в параллельную вселенную, становится Европой-2. Во всех случаях оно пребывает вне или почти вне кельтской традиции. Романтическое пространство прочно связано с историческими романами Вальтера Скотта, Александра Дюма, Артура Конан Дойля, Сигрид Унсет и т. д. Порой связано даже более прочно, чем с действительной историей. Это мир меча, таверны, дворцовой интриги, пергаментных грамот, брабантских кружев, лангедокских менестрелей, лесных дорог, рыцарских замков и роскошных костюмов.

Елена Хаецкая «опробовала» романтическое пространство Германии-2 первой половины XVI века еще в романе «Мракобес». Ее романтика — сгусток страстей человеческих. Хаецкая в наименьшей степени стремится подарить читателю наслаждение от антуража, для нее точность психологического портретирования и «диалектика веры» бесконечно важнее. То же самое видно в повести «Бертран из Лангедока». Здесь романтическое пространство привязано к Южной Франции XII столетия, и это самый настоящий исторический Лангедок. Но приоритеты — те же, что и в «Мракобесе».

А вот в романах Натальи Резановой «Золотая голова» и «Я стану Алиеной» романтическое пространство (суровая Северная Европа-2 XIV–XV вв.) фактически обретает самостоятельную ценность, наравне с психологическим и философским планами. Роскошное, выписанное в деталях романтическое пространство приблизительно XV–XVI столетий предложила читателям Наталья Ипатова в романе «Король-Беда и Красная Ведьма». У Ипатовой, как и у Резановой, пребывание в ее мире преподносится как большой подарок для читателя и большая художественная ценность для самого текста.

Рыцарско-дворцовая Европа-2 примерно XVI–XVII веков — сцена для действия романа Ольги Елисеевой «Хельви — королева Монсальвата». Данный роман — типично женская литература. Если убрать из «Хельви…» несколько мистических эпизодов, то получится традиционный любовно-сентиментальный роман. Обычная история. Путь Женщины к Мужчине. И наоборот. Примерно то же составляет основу повестей Елисеевой «Сокол на запястье» и «Дерианур — море света». Люди, мысли, чувства — вот основа каждого подлинно художественного произведения. У Елисеевой из этих трех компонентов превалирует чувственный. В наибольшей мере это проявилось в первом романе. В «Соколе на запястье» и «Дериануре…» чувственное начало уравновесилось остальными двумя компонентами. «Сокол…», посвященный античным временам, по своему замыслу и воплощению относится к явлению, получившему название роман-гипотеза или роман-исследование. Повесть «Дерианур — море света» посвящена любимому времени Елисеевой-историка. XVIII век — «столетье безумно и мудро».

Дальше всех от реалий действительного европейского Средневековья отошла Полина Копылова. В ее романе «Летописи святых земель» невозможно отыскать географические и этнографические признаки Испании, Германии, Франции… Европа-2 Копыловой представляет собой прихотливо разрисованные ширмы, не более того. Булыжные мостовые, придворные наряды, пыточные застенки, дворянские титулы — все это изящная стилизация наподобие королевства Арканарского. Основа сюжета — борьба между двумя расами: людей и не совсем. «Не совсем» означает нечто среднее между людьми и эльфами. Конфликт двух рас — это, скорее, не борьба одной физиологии с другой, а поединок идеологий. В ряде случаев он звучит вопиюще современно: что лучше — холодно отрешиться от реальности, поискать силы и смысла где-то вне ее или попытаться взять ее за глотку, овладеть всеми ужасами и прелестями нашего здесь-сейчас? Более поздняя повесть Копыловой «Virago» ближе к общему вектору: действие происходит в Испании конца XV века, романтическая сказка о счастливой любви с минимальным элементом фантастического только выиграла от зарисовок быта, костюмов, нравов.

Несколько в стороне от этой славной когорты стоит Марианна Алферова, выпустившая в 2000 году трилогию, посвященную квазиримской империи. Собственно, разница состоит только в том, что романтическое пространство организовано Алферовой с использованием античного, а не средневекового антуража. В результате хорошо подготовленного хроноклазма император Деций не погиб в войне с варварами, и Римская империя благополучно пережила катастрофические для ее реального прототипа столетия Великого переселения народов. В результате появилось крайне экзотическое общество, где экономика и техника Нового времени прочно связаны с атрибутами классической древности. Алферова наложила детективный сюжет на этические проблемы, и могла бы получиться блестящая новинка. Но все романы трилогии перегружены героями и в не меньшей мере перегружены сюжетными поворотами, не имеющими никакого иного назначения, помимо «приключения продолжаются».

Наталия Мазова поместила романтическое пространство в некое подобие Прибалтики, вполне современной в бытовом отношении, но вынесенной в параллельное пространство (повесть «Золотая герань»). Почти то же проделала и Далия Трускиновская в романе «Королевская кровь», где нарисована условная Франция конца XVIII — начала XIX веков, уже пережившая все ужасы буржуазной революции, но не дождавшаяся своего Наполеона. Законные наследники трона, лишенные памяти злобным карликом, постепенно ощущают зов королевской крови и собирают под белую с золотыми лилиями Орифламму верный престолу народ. Трудно определить, с чем мы имеем дело. То ли это альтернативная история, то ли параллельная реальность, а может, и социальная утопия с очередным прожектом реставрации монархии, которые стали столь популярными в современной российской фантастике. В то же время наличие в книге магии и волшебства говорит о ее несомненной принадлежности к фэнтези.