Майк Резник - «Если», 2002 № 04

Вот Дробышев и оказался с бритвой Оккама в руке.

Он сидел передо мной, сильно озадаченный такой новостью. Он уже сильно усомнился насчет блефа. И он мучительно размышлял, как спасти проект, который в его бумагах числился уже не в качестве «Януса», а совершенно иначе. Я, словно шахматист, окружил проект всякими угрожающими фигурами.

— Лечить мы ее будем, — тихо сказал Дробышев. — Она в госпитале, в очень тяжелом положении. Тому парню удалось спасти тело, а душу… Хотелось бы верить в лучшее…

Спасти? Это было что-то новое.

— Я уже вышел из старшего детсадовского возраста, — любезно сообщил я. — Вы держите у себя Древлянскую, чтобы она не рассказала, как вы напали на безоружных людей, как вы убивали их, чтобы отнять ноутбук…

— Да нет же! — вдруг заорал он. — Никто на них не нападал!

— А стреляли, выходит, болотные черти?

Мы уставились друг на друга, словно два петуха перед схваткой. Наконец-то я действительно вывел его из терпения!

— Да на черта ребятам было стрелять?!

— Значит, стреляли? Стреляли?

— Если бы не эти…

— Кто?

— Если бы я знал! Перед отъездом Фоменко совещался с вами: это ваша идея — послать с ними группу прикрытия?

— Кого? Какую группу?

— Ну, значит, это еще кто-то. Хотел бы я знать, кто еще послал своих людей разбираться с вашими идиотскими туманными пятнами… Мы же хотели убедиться, что все эти проколы и программа Золотухина — бред сивой кобылы в туманный день, и с чистой совестью махнуть на них рукой. Теперь ясно? Распоряжение — брать ноутбук только в том случае, если вся эта хреновина действительно работает. А когда оказалось, что за этим же ноутбуком охотится еще какая-то группа…

— Андрей Васильевич! Ну за кого вы меня принимаете? Вы хотите перевалить ответственность на каких-то мифических конкурентов?

Последовала пауза.

Все-таки мало что изменилось в этом ведомстве, подумал я. Мира между нормальными людьми и ведомством нет и быть не может. И это мне — мне! — он станет объяснять, что его ребятки спасли Марианну Древлянскую, что ее лечат в каком-то засекреченном госпитале! Это мне — мне! — он станет вешать лапшу на уши, приплетая вражеский десант, руку американского президента на Семеновских болотах! По меньшей мере неостроумно. Но артист, однако. Артист! Кто другой поверил бы — но не я. Я столько раз сцеплялся с ведомством, и в восемьдесят втором, и в восемьдесят четвертом, и даже в восемьдесят седьмом, что научился не верить ни единому слову. Ни единому! Что бы там ни говорили!

Может быть, он еще скажет, что вредное излучение в соответствии с проектом «Янус» будет надежно заэкранировано? Знаю я это советское экранирование!

Он сидел передо мной, глядя на пустой листок голубоватой бумаги. Я загнал его в угол. Ему нужно срочно делать выбор — чем-то пожертвовать, чтобы спасти главное, свою идею абсолютного оружия. И он знает, что я пойду до конца. Я от жизни получил немало, дочка выросла, внуки во мне не больно нуждаются, лучшая часть жизни прожита достойно. И я не против уйти, пока не испытал настоящего унижения бессилием и болью.

Моя бритва Оккама тоже наготове.

— Трусы снимай, — велел Феликс.

Фоменко подчинился и встал перед ним совершенно голый. Феликс деловито прощупал швы и даже вывернул трусы наизнанку.

— Порядок. Надевай.

Витька впервые видел, как в одежде ищут «жучка». Сперва он настолько обрадовался, обнаружив возле церкви живого Фоменко, что сразу кинулся тараторить про все сразу, но Феликс приказал заткнуться, отвел их обоих на мельницу и там взялся за дело.

«Жучок» оказался в куртке, в плечевом шве, как раз под воротником. Банальнее некуда. Феликс швырнул его в запруду и продолжал поиски.

— Я же знал, что меня не просто так отпустили, — сказал, одеваясь, Фоменко. — Ну что, можно говорить?

— Погоди.

Феликс еще минут двадцать щупал и перетряхивал вещи.

— Вроде чисто. Ну, теперь ужинаем и — спать.

Действительно, закат уже утекал за край неба, а с другой стороны сгущалась ночь.

— В Марсель, значит, — пробормотал Фоменко. — Это правильно. Через Петербург. Вообще-то можно и матросами наняться.

— А ты это дело знаешь?

— Ходил под парусом.

Витька был выключен из серьезной беседы. Когда вернулся Фоменко, у Феликса появился нормальный, не буйный и не склонный к странным поступкам товарищ. Они поладили сразу, а Витька так же сразу сделался из равноправного мужчины мальчиком. И это ему совершенно не нравилось.

Фоменко стал рассказывать Феликсу о какой-то регате, в которой участвовал десять лет назад, а Витька забрался в сарай и с горя лег спать.

Подняли его очень рано — он и четырех часов не отдохнул.

— Пора, — сказал Феликс. — В такое время они наверняка спят, так что уйдем подальше. И не на Тверь, а к северу подадимся. Мало ли, вдруг они захотят убедиться, что мы не к Питеру пошли. А нам еще Аркадию нужно какой-нибудь армяк раздобыть.

— Точно, — сказал Фоменко и вскинул на плечо мешок с общим имуществом.

— Я понесу, — Феликс забрал у него мешок. — Там все-таки ценные предметы.

— То есть ноутбук? — высунулся Витька. Он, сам того не желая, искал повода схлестнуться с Феликсом.

— Да на хрена мне ваш ноутбук, — сказал Феликс. — Мне вполне хватит пары дискет с программой. Имея эти дискеты, моя хозяйка уже сможет отбиваться в случае наезда. Тем более, что записи всяких-разных разговоров у нее имеются. И плюс мои мемуары.

— Ну так и отдай его, — Фоменко протянул руку.

— Шиш тебе, — ответил Феликс. — Таким, как ты с Костомаровым, мясорубку доверить нельзя. У меня он целее будет. А то опять за моей спиной кто-то попытается его спецназу сторговать. Впрочем, если вы здесь достанете для меня дискеты, я не против.

— А кто твоя хозяйка? — спросил, не подумав, Витька.

Феликс внимательно посмотрел на него.

— Когда тебе платят деньги, их нужно отрабатывать, — объяснил он, как маленькому. — Я получил задание, получил аванс. Мне заплачено не за души высокие порывы, а за то, чтобы информация попала в руки к хозяйке. И я это сделаю.

— Правильно, — согласился вдруг Фоменко. — Не петушись, Витя. Когда-нибудь поймешь.

— Что пойму?!

Фоменко только рукой махнул.

Они действительно пошли огородами. Армяк не армяк — а какую-то лопотину сняли с пьяного мужика, который дрых в кустах, не добредя дюжины шагов до родного дома.

— Все равно бы пропил, — заметил Феликс, высвобождая пьяницу из рукавов. — Держи, Аркадий, да выбей о дерево как следует. У этой публики всякая скотина водится.

— В бане прокалить надо.

— Погоди, и до бани доберемся.

Странную компанию представляли собой они трое: ветеран Полтавской баталии в надвинутых на лоб останках треуголки, молодой человек из благородного сословия в модном зеленом кафтане с галуном и землепашец, да еще с захудалого двора. Они молча и целеустремленно шли напрямик, перелезая через плетни и прыгая через вековые лужи.