Ллойд Биггл - «Если», 2002 № 02

Яма, торопившийся привести в исполнение приказ Хиан, замедлил шаг и уставился на Яна.

— Что за чепуха! — проворчал он.

Пока Катманну не назначили преемника, Яма в дополнение к своим обязанностям возглавил и Землю Центральную. Весь остаток дня он занимался Стефом. Дал ход процессу мифологизации, а затем исполнил и более личный долг: сдержал данное Стефу обещание, распорядившись освободить Ананду и Айрис из Белой Палаты. Он не счел нужным с ними встретиться, а потому так никогда и не узнал, что за время их краткого пребывания под Дворцом Правосудия волосы у них приобрели цвет кафельных стен Палаты.

Усталый, помышляя только о том, чтобы отправиться домой, Яма думал о Хасико и детях, но тут ему на стол легла копия в две строчки, доставленая нарочным. Вот так он узнал, что женщина Лата, последняя активистка «Крукса» на Земле, была обнаружена в деревушке вблизи Каракорума. Она покончила с собой до прибытия полисии и темно-оборотников, оставив эти строчки.

Все кончено , — писала она, — я знаю это. Наш мир сохранился, словно оберегаемый каким-то богом. Но что это за бог, если он оберегает такой мир?

Яма вложил лист в одну из щелок своей масшины.

— Скопируй, подшей, уничтожь, — распорядился он.

В следующий День Великого Чингиса площадь Правительства Вселенной была запружена огромными толпами. Каждый флагшток украшали связки из девяти белых хвостов эрзац-яков в честь прославленного Объединителя Человечества. Однако гвоздем дня было не воздание чести Чингису (хотя президент Мобуту и сжег благовония на его могиле), но открытие мемориала Стефа.

Когда покров был снят, стоящие рядом Джун и Селена уставились на идеализированное изображение Стефа, устремленно шагающего вперед с взрывным пистолетом в одной руке и шаром, символизирующим мировой порядок, в другой.

Поскольку Джун плохо знала грамоту, Селена прочла вслух составленную Яном эпитафию: «Доблестью подобен Великому Хану, и Христу — самопожертвованием».

— А знаешь, Яна сделали грандом, — сообщила Джун. — Им требовался кто-то для очистки Университета от подрывных элементов, и он оказался в самый раз. Нам повезло иметь такого клиента.

Миллион, оставленный ей Стефом, она использовала не для покупки загородного домика и не на получение образования, но открыла на него собственный бордель, который назвала Домом Вневременной Любви. Управляла им умница Селена (обслуживая нескольких избранных клиентов, вроде теперь знаменитого, богатого и влиятельного Яна), и вскоре притон стал самым популярным из новейших Домов.

Селена улыбнулась своей подруге и хозяйке.

— Все-таки статуя очень неплоха. Конечно, Стеф никогда не шагал так решительно, а почти волочил ноги.

— А мне он больше нравится таким, каким был, — сказала Джун.

— Живым.

— Ты ведь его любила, верно?

— Пожалуй. Однако я мало смыслю в любви.

— Можно, я задам тебе вопрос, Джун?

— Любой. То есть почти любой.

— Как ты добилась, что Стеф оставил тебе все деньги? Просто сказала, что у тебя на крючке сенатор?

— Отчасти. Но вдобавок я сочинила невероятно печальную историю моей жизни и скормила ему. Ты знаешь, он ведь был очень сентиментальным. Потому его и вышвырнули из Службы безопасности. Я тогда работала на полисию, поставляла им сведения о моих клиентах. Когда я сообщила, что Стеф выполняет какое-то важное задание, мне выдали премию. Катманн сам открыл мне слабость Стефа, — добавила Джун с гордостью. — Даже тогда, Селена, у меня были очень влиятельные друзья.

— Тю несправими, Джун, — сказала с улыбкой ее подруга и покачала головой.

— А это слово что значит?

Селена объяснила. Джун улыбнулась. Ей понравилось, как звучит выражение.

— Что же, детка, если хочешь знать мое мнение, то мы живем в несправими мире.

О фантастике исторической и истории альтернативной мы писали неоднократно. А в последнее время в нашей НФ появилось еще одно явление — криптоистория: произведения, в которых реальные события объясняются фантастическими обстоятельствами. Автор — публицист и литературный критик — пытается понять, чем вызван столь массовый интерес к «играм с историей».

Первый год тысячелетия укатился колобком, вместе с собой унеся остатки календарного ажиотажа. Читателю всегда интересно приобщиться ко времени, к чему-то историческому, неясному, непрочному, но очень важному. Миллениум же был подобен восходу солнца — хоть спи, хоть не спи, все равно произойдет.

Сложный механизм литературы работает чуть иначе; социальный заказ, рыночный спрос, идеологические конструкции. Но некоторые тенденции — те же. Желание прикоснуться к истории свойственно не только читателю, но и писателю, который хочет покрутить, поменять детальки местами.

Мы имеем хороший опыт — у нас уже были «Посмотри в глаза чудовищ» М. Успенского и А. Лазарчука, «Все, способные держать оружие» А. Лазарчука, у нас была школа Б. Штерна и хорошая основа из рассуждений братьев Стругацких. В восьмидесятые годы мы лишились пиетета по отношению к предмету, повторяя фразу о том, что наша держава — страна с непредсказуемым прошлым. Группа Фоменко окончательно разрушила доверие масс к понятию «достоверность».

Фантастика добила гидру исторического академизма окончательно. События отливаются в формы, подобные деталям конструктора «Лего».

В укатившемся году появился целый ворох книг того типа, что относится к «альтернативке» и криптоистории. Кирилл Еськов получил в 2001-м приз конвента «Зиланткон» за свое «Евангелие от Афрания», где по страницам римляне бегают с ретивостью федеральных войск, перемещающихся в Чечне, и где главная история христианства превратилась в игры патриотов. Мешаются спецслужбы римские, спецслужбы иудейские, политические интриги и рассказ главы госбезопасности Афрания о безвестном бродячем философе, которого зацепило военно-политическое колесо истории. История безжалостна и не сожалеет ни о чем, в отличие от людей, ее делающих.

В романе Г. Л. Олди «Богадельня» Спаситель не распят, а колесован. История пошла иначе: ко времени того Средневековья, что придумали Олди, наросло существенное расхождение. Герцог Фердинандо Кастильский, Гильдия Душегубов, новая Вавилонская башня, туда же Василий Буслаев — история лепится, как из пластилина, споро и по-новому.

Несомненно, среди тех, кто сформировал жанр исторической фантастики, надо упомянуть харьковского писателя Андрея Валентинова. Иногда кажется, что именно он его придумал и сформулировал правила, отличающие криптоисторию от альтернативной, и обе — от обычной. А под конец прошлого года появился и долго ожидавшийся роман другого харьковчанина, Александра Зорича, «Карл, герцог». Двухтомное описание жизни бургундского герцога Карла, прозванного Смелым, вполне включается в общую тенденцию подвернуть и подкрутить что-то в истории. В то время, когда происходит действие романа Зорича, — костер Жанны д’Арк давно потух, Столетняя война окончена, но продолжают двигаться армии, горят города, льется рекой игристое, а потом не хватает глотка воды; история течет своим чередом, мешая воду и вино, добавляя крови.