Олег Овчинников - Игрушкин дом

Овчинников Олег

Игрушкин дом

"- Извините! Можно вас спросить? А вот вы читали когда-нибудь Библию?"

Бледный, непричесанный юноша с сумасшедшим взглядом в переходе на станции метро "Парк культуры"

"Я ее когда-то писал."

Глаза в одну точку и выбрал ее точкой отсчета. Он очертил вокруг точки сферу неопределенного радиуса и вошел в нее. Войдя же в сферу, он принялся ждать.

Ждать пришлось недолго, времени внутри сферы неопределенного радиуса еще не было.

Когда возле сферы показался другой он, веселые огоньки засверкали во всех глазах ожидающего и еле заметные голубые искорки пробежали вдоль его распростертых ладоней, затихнув между средними и указательными пальцами, которые в данный момент указывали в никуда. Другой он...

Нет, так не пойдет! "Он", "другой он", получается слишком запутанно. А что будет, когда появятся обе они? Придется, видимо, произвести идентификацию, хотя мне очень не хочется этого делать... Идентификация противоречит самой их внутренней сущности. Они не нуждались в именах, кличках, идентификационных номерах, чтобы общаться. Они не нуждались в общении, чтобы делать то, что они делали. Их было четверо и им было не с кем спутать друг друга. Но для тебя, Читатель, я попытаюсь придумать их имена... В именах этих не будет ничего заумно-загадочного, вроде Порождающий Огонь или Рожденная До Дождя. Хотя подобное именование помогло бы наилучшим образом отразить всю суть четверых. Но мы поступим проще: пусть тот, кто был "он" отныне станет Первым, а "другой он" - Вторым. Остальные имена мы придумаем по мере вплетения новых персонажей в ткань повествования.

Вот так, незаметно для себя, мы и произвели первую в истории Галактики инвентаризацию. Инвентаризацию в Галактическом масштабе. Кстати, наши герои никогда не мыслили и не действовали в Галактических масштабах. Ибо они не любили размениваться по мелочам...

Другой он, который с этого момента будет называться Вторым, задержался на долю секунды, прежде чем войти в сферу. Затем он сделал шаг вперед, слегка пригнув голову, чтобы не удариться о несуществующее препятствие. Не вовремя начавшаяся секунда так и осталась незавершенной. Походкой, быстрой, как вихрь, Второй приблизился к тому месту, где стоял Первый. Слышно было, как ветер свистел в его голове, движения его были резкими, порывистыми, лишь изредка затихая до умеренных. Второй встал напротив Первого на почтительном расстоянии, которое кому-нибудь могло бы показаться равным длине вытянутой руки, а кому-нибудь - нескольким парсекам. Все единицы измерения - величины глубоко субъективные. Второй посмотрел во все глаза Первого и, увидев в нескольких .озорные огоньки, догадался, что именно здесь/сейчас они сделают то, что надо было сделать гораздо раньше. Второй протянул руки ладонями вверх навстречу Первому, однако, пока не касаясь его, и улыбнулся. Ветер в его голове засвистел с особой мелодичностью.

Обе они степенно вошли в сферу с противоположных сторон и приблизились к ее центру. Глаза и волосы Третьей были цвета хвоста вороного коня. Вот только ей никогда бы не пришло в голову столь образное сравнение. Глаза Четвертой были ярко-голубыми и поражали своей глубиной. Движения же ее были плавными и округлыми.

И Третья вошла в центр сферы и вложила свою ладонь в ладонь Первого. И в момент/месте их соприкосновения возникла горстка серого пепла, "сухим дождем" пролившаяся к их ногам. (Краткое отступление, продиктованное имперскими амбициями автора. Как хорошо все-таки быть/считать себя творческой личностью! Можно цитировать самого себя и не бояться, что собеседник догадается, откуда цитата. Это отступление, например, я без особых изменений пишу уже в третий раз.) И третья коснулась кончиками пальцев поверхности призывно распахнутой ладони Второго, ладони, начисто лишенной линии жизни, и - в качестве компенсации - линии смерти, и - ибо какой в ней смысл? - линии любви. И легкое, почти невесомое, облачко, состоящее из тщательно отобранных песчинок кварца, едва уловимой взвесью взметнулось вверх с ладони, но, не выдержав состязания с еще не родившейся силой тяжести, изменило направление движения и, песчинка за песчинкой, просыпалось вниз, как в песочных часах, которые - я устал повторять - не имели здесь/сейчас никакого смысла.

И Четвертая неслышным шагом, сопровождаемым плавными движениями бедер, вошла в центр сферы и предложила свою руку (я до сих пор не знаю, было ли у нее сердце) Второму. И на сей раз дождь был обычным: в меру влажным, чуть-чуть слепым и солоноватым на вкус, если бы у кого-нибудь вдруг возникло желание его попробовать. И когда встретились жадно тянущиеся друг к другу руки Четвертой и Первого, и встреча эта оказалась горячей и влажной и сопровождалась выделением струйки голубого пара, четырехкратное рукопожатие завершилось и круг замкнулся. И круг этот, по аналогии с многоугольниками, лучше назвать "неправильным", ибо для правильного круга в нем было слишком много углов. По сути своей неправильный круг внутри сферы неопределенного радиуса - это ли не песнь во славу грядущей геометрии?

И это не я придумал - заменять в тексте все вхождения слова "ведь" на "ибо" и начинать каждое предложение с союза "и" - в наивной попытке вернуть прозе безвозвратно утраченную, украденную у нее стихами ритмичность. Это придумал задолго до меня коллективный автор книги, которой еще до создания был присвоен статус "настольной", хотя на деле она много чаще оказывается "внутритумбочной" или даже "подкроватной". И пускай этот коллективный автор, беззастенчиво используя свойство врожденной доверчивости человека читающего ко всякому написанному, а тем более - с легкой подачи Гуттенберга - напечатанному тексту, пытается доказать, что в начале было слово. И слово это, якобы, было убого. Явная, а главное бесполезная ложь. В начале были Творцы. И было их четверо. И через них все начало быть, что начало быть. Ну, или почти все. Ведь, на самом деле, ни один из них так и не сознался в создании пространства/времени. И Творцы существовали всегда. По крайней мере - сколько себя помнили.

И все-таки коллективный автор лгал не во всем. Меня всегда поражала его способность располагать огромные напластования лжи, умело перемежая их с точно рассчитанной толщины слоями правды. Правды объективной, не вызывающей сомнения, такой, после которой и ложь некоторое время по инерции кажется правдивой. И создал дед Землю, и выросла она большая-пребольшая, и на создание ее вполне могло уйти всего семь дней. Ведь мы то с вами уже знаем, что все единицы измерения глубоко субъективны. И в одном коллективный автор был прав бесспорно - элемент убогости в данном пространстве/времени действительно присутствовал.