Александр Беляев - Небесный гость

Между прочим, мы были свидетелями… Алло! Алло! Опять оборвалось. Вот ерунда! Алло! Алло! Вы слышите, Аркусов? Так, так. Продолжаю.

Нам удалось наблюдать интереснейшее явление — «затмение солнцем». Наше Сапфировое солнце закрыло собою Красное.

Но Савич был прав: все краски здесь очень резки, все слишком ярко, грубо, театрально. Словно двумя цветными прожекторами освещают пышную декорацию. Все это раздражает нервы, и иногда невольно… но об этом после…

Мы сделали много первоклассных и даже сенсационных астрономических открытий, о них вы знаете. Но планету Бета мы изучили, к сожалению, очень мало. Почему? Сейчас объясню.

Мы нашли здесь воду, но не нашли пищи: за все время мы не встретили ни одного существа, похожего на птицу или животное, не нашли питательных веществ и среди растений. Ходить далеко на разведку мы опасались: здесь в пяти метрах расстояния можно потерять друг друга из виду при кажущейся полной прозрачности атмосферы. Волей-неволей приходилось находиться вблизи гидростата с его запасами пищи.

Я уверен, что здесь есть и питательные растения, и многочисленные животные, рыбы, быть может, есть и высшие разумные существа, но мы не видим их. Они хорошо укрываются от нас, пользуясь необычайными оптическими свойствами здешней атмосферы и, вероятно, не менее необычайными способами маскировки.

Иногда мы ясно слышали шорох подкрадывающихся шагов, слышали ритмические шумы словно тяжелого дыхания, но никого не видели.

Как много можно было бы сделать интереснейших открытий, если бы наша экспедиция была лучше снабжена всем необходимым для подобного рода исследований! Но вы знаете, что это было невозможно.

Жаль, очень жаль, что на этом приходится заканчивать нашу работу…

— То есть как это заканчивать, Иван Иванович? — спросил Аркусов. — Ведь вы же с Архимедом и Савичем продолжаете и будете продолжать ваши наблюдения?

Тюменев тяжело вздохнул и сказал:

— Увы, всему приходит конец, Аркусов. Мы уже потеряли Савича, и эта потеря очень огорчает меня. Вы себе не можете представить, как я опечален, тем более что я… я был очень несправедлив к нему…

Бедный Савич! Я считал его малодушным человеком, паникером, трусом, а между тем в нем была душа героя. Вот именно. Он был только слишком впечатлительным и не умел или не хотел, по правдивости своей натуры, скрывать своих настроений и ощущений. И я, наверно, и Архимед, во время путешествия не раз трепетали за свою жизнь и в глубине души праздновали труса. Но только мы об этом молчали, а Савич откровенно говорил.

И как это нехорошо вышло. Я грубо назвал его трусом, чуть ли не шкурником, а он… слушайте, что сделал этот маленький человечек, охавший и стонавший всю дорогу…

Однажды мы подсчитали запасы своих продуктов и пришли к очень неутешительным выводам: даже если мы убавим суточный рацион наполовину, то нам хватит не более чем на двадцать дней. А дальше? Что будет дальше, всем нам было ясно. Вечер прошел невесело, и мы молча разошлись по своим койкам.

А проснувшись на другой день рано утром, мы с Архимедом обнаружили исчезновение Савича. На его койке лежала записка. Вот ее содержание:

«Дорогой профессор! Ваша жизнь дороже моей, и я решил уйти, оставив вам свой паек. Савич».

Вот и все. Савич был достойным сыном нашей великой Родины. Он ушел и, конечно, погиб. Боюсь, что вслед за ним погиб и Архимед. Он категорически отказался разделить со мною паек.

— Пойду настреляю вальдшнепов на обед. — И вышел с ружьем, напевая песенку. Я понял все и бросился за ним, но он уже словно растаял в воздухе.

Рискуя заблудиться, я бросился в том направлении, куда ушел Архимед, но заблудился в самом деле и только к вечеру совершенно случайно набрел на наш гидростат.

На этом и кончается печальная повесть, — закончил Тюменев. — Друзья и помощники погибли, я остался один на далекой планете. Это тяжело, Аркусов, но надо быть мужчиной. У меня осталось пищи на три-четыре дня. Постараюсь эти последние дни использовать наилучшим образом для научных наблюдений…

— Когда мы с вами увидимся, вы мне лично доскажете остальное, — услышал Тюменев голос Аркусова.

— Плохие это шутки, Аркусов, — ответил Тюменев. — Все шутите…

— Я вам скоро докажу, что и Аркусов может говорить серьезно, — возразил Аркусов. — Пусть ваша радиостанция посылает в мировое пространство непрерывные сигналы!

— Что вы там еще выдумали, Аркусов? — недоверчиво спросил Тюменев, однако наладил автоматическую радиостанцию и вышел из гидростата.

Красное солнце еще не всходило, Голубое заливало небо и Бету ярчайшими сапфировыми лучами. «Театральная декорация с театральным освещением», — подумал Тюменев и вдруг увидел на небе темную точку, которая быстро увеличивалась в размерах.

— Гм, гм… совершенно непонятный феномен, — пробормотал он, с любопытством наблюдая, как темная точка пересекла рубиновый месяц на фиолетовом небе.

Дальше произошло Необыкновенное.

Точка разрослась до огромных размеров, наполнила воздух шумом, гулом, свистом и опустилась невдалеке от гидростата. После этого шум еще долго не утихал и даже усиливался.

И вдруг… — или Тюменеву пригрезилось? — он услышал голос Аркусова, зовущий его:

— Иван Иванович! Иван Иванович! Откликнитесь!

— Что за ерунда? Бред? Галлюцинация?

Но голос Аркусова раздавался совершенно отчетливо и совсем близко.

— Это вы, Аркусов, зовете меня? — откликнулся наконец Тюменев. И вдруг увидел перед собою Аркусова.

Аркусов так крепко обнял старого астронома, что тот едва не задохся.

— Зачем же вы душите меня? Вот шалый! Прямо шалый, — ворчал Тюменев, а сам едва не плакал от радости.

— Неужели это мне не пригрезилось? А? Аркусов! Вы? Давайте теперь я вас пощупаю. Может быть, вы оптический обман, галлюцинация расстроенного воображения… Нет, как будто настоящий… Но каким чудом?

— Не чудом, Иван Иванович, а, так сказать, на законном научном основании… Ах, дорогой мой профессор! Вы не можете себе представить, как меня мучила совесть из-за того, что я смалодушничал и отказался лететь с вами. И потом я не мог примириться с тем, что вы навсегда покинули нашу Землю… Елена Гавриловна все глаза проплакала — она скоро поняла, а может быть, и с самого начала догадывалась, что вы отправились в такую экспедицию, из которой не возвращаются. Но все-таки она молодец у вас. Слезы катятся, но ни одной жалобы. «Так было надо!» — говорит. Ну, вот. Все, все на Земле заволновались, даже пионеры писали статьи о том, чтобы организовать специальную экспедицию для вывоза профессора Тюменева и его спутников с Беты обратно к нам. Я поехал в Москву по этому делу и там узнал, что правительство уже давно готовит эту экспедицию.