Юрий Брайдер - Замок ужаса

За это время в автобусе никто не издал ни звука. Все было слишком уж внезапным, слишком жестоким, словно бы волка настигла чья-то расчетливая месть.

И откуда вдруг взялся здесь вертолет? Что же, он все время сопровождал автобус? Экая нелепость!

В этот момент Александра заметила, что дверца открыта, пассажиры выходят, остались лишь она да ее сосед, которому она мешает, и он недоуменно заглядывает ей в лицо.

— Что, жалко? — спросил он. — И правда…

Жалко? О, не то слово! Это была даже не жалость, a внезапное ощущение невозвратной потери, от которой вдруг сжалось сердце. Тоска — волна тоски! — нахлынула, ослепляя и оглушая… ушла, откатилась, оставив усталость и безысходность.

Она вышла из автобуса и на миг задохнулась, словно бы мороз, а может, запах смерти перехватил ей дыхание.

Все толпились вокруг волка, но Александра заметила, что по шоссе к ним несется «газик». Да ведь это же студийный «газик», Сашин! Случилось что-то?

Мелькнула мысль, что интервью, которое сегодня должно было идти в записи, сорвалось по каким-то техническим причинам, и со студии вдогонку за ней послали машину, чтобы вернуться и спасти передачу.

Впрочем, откуда бы они узнали, где Александра? Она ведь теоретически на больничном, а о поездке в Богородское и не мыслила до нынешней ночи!..

И точно — Игорь Малахов, выскочивший из «газика», чуть ли не на ходу, явно не заметил Александру, а с налету врезался в толпу.

— Что там? Что произошло? Ух ты!.. Стойте, я сниму! Не заслоняйте свет! — тут же послышались его команды, и Александра поняла, что Игорь, как всегда, ловит кадр своим «Кодаком», с которым не расставался можно сказать, ни на миг и который не раз приносил ему удачу. Ходили смутные слухи, что фортуна и «Кодак» изменили Игорю только раз, когда он с тем парнем из «Обимурского вестника», как его… Колей Лебедевым… блуждал по тайге и видел какое-то немыслимое дерево, голубой кедр, что ли. Впрочем, может быть, это лишь слухи. К Александре подошел шофер Саша.

— Здрасьте, Александра Олеговна! Тоже в Богородское? Чего ж на автобусе? Разве не знали, что мы с Игорешкой (Игорю было давно за сорок, но не сомневалась Александра, что обречен он зваться Игорешкой еще как минимум лет тридцать, точнее, сколько проживет!) тоже в Богородское рвем? Там поймали тигра, то есть говорят, он сам в ловушку попался, а завтра его уже в город, на зообазу отправляют, ну а в Богородском как раз отдыхает бригада тигроловов, и Игорешка хочет инсценировать его отлов и отснять. Гнал меня как на пожар, а тут… А хотите с нами? В «газике» же быстрее.

— Я не одна, — сдержанно ответила Александра, — и вообще, Саша, мне твой Игорешка еще в прошлый раз осточертел.

— Это уж точно! — захохотал Саша, вспомнив, очевидно, как нудил рвавшийся к иностранцам Игорь. — А что там случилось, чего толпа?

— Волка подстрелили, — неохотно сказала Александра. — Приставал, видишь ли, к автобусу.

— Волка?! — Саша оживился. — Я погляжу!

Народ загудел, раздался, и Александра увидела, что вертолетчики, наверное, уступив настояниям Игоря, встали в живописную позу: один — опершись на двустволку, Другой — вскинув пистолет, и готовы сфотографироваться со своим «охотничьим трофеем».

Наверное, волка ворочали, разглядывая, потому что он уже был облеплен снегом, и не легким куржаком, заиндевелым дыханием, а грубо налипшим, смерзшимся с шерстью снегом, в котором он только что лежал, умирая, остывая, застывая…

При этом Александра, к своему изумлению, увидела, что тот пилот, у которого был пистолет, вдруг весело помахал Валерию Петровичу, будто знакомому.

Потом «кадр сменился». На этот раз парни по очереди взваливали убитого зверя на плечи и стояли, чуть согнувшись под его тяжестью. Игорь любил такие залихватские «скульптурные группы». Окровавленная морда торчала над головой вертолетчиков, и картинка была не очень доблестной: чудилось, волк только что разорвал кого-то в клочки, оттого у него и окровавленная пасть, а теперь вспрыгнул человеку на спину — и тот обречен. — Александра не хотела видеть, как поволокут зверя к вертолету, и вернулась в автобус. За ней потянулись остальные.

Вскоре газик умчался. Подошел оживленный, сбросивший страх Валерий Петрович:

— Ну, чего ты? Как ты?

— Нормально.

— Едем дальше?

— Ну, едем.

Что ж она могла ответить?..

Тронулись. Как поняла Александра, пока можно было не маскироваться больше. Да и плевать, вообще-то! Она опустила спинку кресла, с наслаждением откинулась, закрывая глаза.

Накатывала дрема… сперва сияли снежные брильянты, сверкала тайга… потом мелькнула тень птицы в вышине… нет, это была не птица, это был вертолет — тот самый, зеленый, уже знакомый.

Вращение винта влекло куда-то к западу эту грохочущую нелепость, чужую здесь, между этой роскошно-белой землей и немыслимо-голубым небом, как если бы в огромную хрустальную чашу свалилась вдруг уродливая жаба… Внезапно небо покраснело, налилось огнем, из него вырвалась молния и пронзила вертолет, превратив его в огненное облако!

Едва сдержав крик, Александра открыла глаза, рванулась к окну.

Сон! В небе ничего. Тишина. Она наклонилась вперед: — Валерий Петрович! Валерий Петрович! Первый взгляд Овсянникова — на дорогу:

— Что? Опять они?!

— Валерий Петрович! А откуда здесь взялся вертолет? И почему пилот вам махал?

Овсянников зевнул.

— Это я вызвал вертолет. Утром, пока ты варила кофе, я накручивал такси, ну и… позвонил в отряд. Они иногда патрулируют над Центром. Я и попросил их… проводить нас. А потом уже дал сигнал к посадке. Как видишь, не напрасно! Теперь ты поняла, что я не зря осторожничал?

— Да, — рассеянно произнесла Александра. — А как вы… дали сигнал к посадке? Телепатия, что ли?

Валерий Петрович крепко спал и не мог ей ответить.

Итак, мы шли. И все было нормально, когда я вдруг остановился.

Это дерево… Осина, сказал бы я, хотя никогда не видел таких осин!

Она была в два обхвата, и дубы-то такие нечасто встретишь! Гладкая сероватая кора растрескалась, собравшись жесткими складками, и в них виднелась кроваво-красная древесина. Ветви, чудилось, кто-то нарочно скрючил, связал узлами.

На них висели листья. Именно висели, будто огромные и причудливые лоскуты материи. Каждый был раз в десять больше обычного осинового листа, но, кроме того, все прожилки на них набухли и казались наполненными кровью: там пульсировала красная жидкость.

Тут же, рядом со зрелыми листьями, торчали красно-зеленые почки, висели толстые пушистые сережки. Словом, дерево словно бы жило во всех временах года разом, потому что некоторые листья по-осеннему ссохлись, а ветви кое-где имели зимний голый вид.