Юрий Леж - Искажение[СИ, роман в двух книгах]

И чуть освещенная кухня, и подсобка, в которой Паша застал заведующего, повариху и охранника, и короткий коридорчик к уличной, хлипкой двери были пусты. Сквозь гул и шум в ушах Паша все-таки сумел услышать, как с грохотом и звоном рухнуло огромное стекло, отгораживающее зал кафешки от улицы, и эти звуки послужили сигналом для него.

Удар ногой в хлипкую дверь, и веер пуль из армейского пистолета по маленькому захламленному дворику, заставленному пустыми деревянными ящиками и мусорными баками… чей-то громкий испуганный вскрик… обрывки старых газет под ногами… и суетливый, нервный бег по залежалому снегу смешанному с водой… до первого же поворота, когда чуть разгибается спина, так и не поймавшая ожидаемую каждую секунду пулю… и снова бег, теперь уже чуть увереннее… и три каких-то личности у стены дома, то ли прижавшихся в испуге, то ли маскирующихся… и холодный воздух, разрывающий натруженные легкие… и непонятная усталость в давно травмированной ноге… очередной поворот… разноцветные пятна света на снегу… скрип подъездной двери… жаркий кричащий шёпот "Куда!!!" и прерывистый четкий ответ Паши:

— Проходной подъезд, сейчас дальше двинемся… А ты здорова бегать на шпильках…

— Привычка, — с трудом переводя дыхание и удивляясь хорошей слышимости, ответила Анька. — Жить захочешь, и не так побежишь… босиком по битому стеклу, не то, что на шпильках по этой слякоти…

Они стояли, прислонившись спинами к грязной стене, шумно дыша, опираясь друг на друга: огромный тяжелый мужчина с повадками медведя и миниатюрная, хрупкая девушка, — с трудом ушедшие из-под очередного удара судьбы.

— Хорошо, что на улице снег еще лежит, — высказался Паша, отдуваясь.

— Чем же это? — удивилась Анька.

— Да по чистому асфальту твои шпильки на весь город было б слышно, — сделал попытку усмехнуться Паша.

— Да по чистому асфальту я бы и босиком пробежать не побрезговала, — отреагировала Анька, оставляя за собой последнее слово по извечной женской привычке.

Паша покачал головой недоверчиво, представив себе, как Анька бежит босиком по грязному асфальту, расшвыривая ногами обрывки пакетов, окурки, использованные презервативы и бутылочное стекло.

— Кто-то сдал, как думаешь? — спросила Анька, переводя разговор на более животрепещущую тему

— Сразу так вот, быка за рога, — усмехнулся Паша.

— Тебя в кухне-то не признали?

— Очень похоже, что признали, но те вряд ли рискнули сдавать, — сознался Паша, — не такие люди, что б головой рисковать, они просто слиняли из кафе на всякий случай, что б в неприятности не влипнуть. Это кто-то из гостей…

— Или хозяев праздника? — хищно улыбнулась Анька. — Ну, жених и невеста, погодите у меня…

— Жених-то совсем никакой был, — невольно заступился Паша. — А что бы опознать, да еще и позвонить, куда следует, голова ясная нужна…

— Нам сейчас — тоже, — отрезала Анька. — Куда теперь-то?

— Теперь-то проще, даже если оцепление какое было — проскочили, — ответил Паша. — Сейчас через второй выход, во двор, а там метров двести по улице до поворота и — тайник наш должен быть.

— Идем что ли, — поторопила уже отдышавшаяся Анька, — а как бы нас тут не застукали за перебором версий…

— Здесь — пусть попробуют, — хищно улыбнулся Паша. — Народу — никого, и отход на четыре стороны. Тут им не там…

— Какие четыре? — автоматически уточнила Анька.

— Ты про чердак и подвал забыла, — усмехнулся Паша, — но, вообще-то, ты права. Идем.

Он оттолкнулся спиной от стенки и предупредил:

— Я из подъезда первый…

На службу старший дознаватель третьей категории, а по старым, армейским меркам — майор Филин не опоздал, хотя изо всех сил старался это сделать. Но вбитая в подсознание годами службы дисциплина заставила его в нужное время прибавить скорость передвижения, однако, нежелание оказаться в своем рабочем кабинете не пропало. Оно возникло еще вчера, перед сном, когда на домашний телефон прозвонился помощник начальника оперативной группы, дежурившей в эти сутки по Управлению, Сева Первушкин.

— Тут у нас донос, — сообщил он скорбным голосом, будто зачитывая речь на траурном митинге. — В студенческом кафе на окраине видели Пашу-"Комода".

— И ты хочешь, что бы я отдал тебе команду на захват? — язвительно спросил Филин, зная перестраховочную сущность помнача оперативников.

— Ну, не обязательно, — замялся с ответом Сева. — Можно же и просто проверить для начала…

— И для конца тоже, — невнятно, самому себе буркнул дознаватель, а в трубку спросил: — Кто доносчик?

— Не знаю точно, какая-то девица из тех, кто в кафе, — скользко изложил оперативник. — Не постоянная наша…

— А может, там и нет никого? — насмешливо уточнил Филин.

— Может, — с облегчением выдохнул оперативник. — Так что — не ездить туда?

— Высылай группу, — жестко сказал дознаватель. — И больше не суйся по пустякам. У тебя достаточно полномочий, что б такие вопросы самому решать…

Возмущение и резкий выговор Владимира Семеновича Филина пропали втуне. За четыре года службы в Управлении перестраховщика Первушкина переделать не смог никто.

Вот и сейчас, подъезжая к зданию Управления и пристраивая на стоянку во внутреннем дворике служебную машину, Филин с неприязнью представлял себе, сколько бумаг и во скольких экземплярах написал за ночь и разослал по разным отделам помнач оперативников.

В самом здании Управления было шумно и суетно, как и в любое время суток, пожалуй, исключая глубокую ночь, но вот сейчас, утром, ночная смена сдавала город дневной, подходили и получали ключи от кабинетов работающие в нормальном режиме дознаватели, сновали туда-сюда технические специалисты, снабженцы, уборщицы и внутренняя охрана.

Не заходя к себе, Филин направился в общий отдел, что бы сразу получить от секретарей направленные ему по рассылке документы, а заодно и забрать в "секретке" материалы по ведомым им делам. Уровень секретности не позволял хранить любые документы даже в кабинетном сейфе майора дознавательской службы, их предписывалась сдавать в секретно-архивный отдел каждый вечер перед уходом домой или в любое другое время, если Филин покидал кабинет более, чем на два часа.

Уже в кабинете, бросив на вешалку любимое, изрядно поношенное черное и длинное пальто, бывшее когда-то последним писком моды, но давно уже превратившееся в анахронизм, Филин устроился за столом и, доставая из кармана сигареты, принялся быстро просматривать принесенные из секретариата бумаги. И тут же, на второй из них, выругался вслух. Это был отчет Первушкина о попытке захвата широко известного в узких кругах "ликвидаторов" подпольщика-террориста по кличке Комод. Читать отчет дознаватель не стал, уловив только из раздела "выводы", что захват сорвался, и Комод благополучно ушел из кафе, где его приметили.