Джон Уиндем - Миры Джона Уиндема, том 5

Пришлось задержаться, чтобы убрать с пути обломки ворот, а затем мы помчались по проселочной дороге в погоню. Примерно через четверть мили след ушел в сторону по узкой, круто спускающейся вниз тропинке. Здесь мы бросили машину и пошли пешком.

На дне лощины находится, вернее, находился переброшенный через речку старый мостик для гужевого транспорта. Он выдержал бы несколько сот вьючных лошадей, но расчеты его строителей не предусматривали ничего подобного галопирующей Уне. К моменту нашего прихода центрального пролета моста уже не существовало, а пожарник помогал полисмену вытащить на берег бесчувственное тело Альфреда.

– А где же Уна? – взволнованно спросил Диксон.

Пожарник взглянул на него и молча показал на середину реки.

– Кран! Немедленно пошлите за краном! – требовал Диксон, но всех интересовала не судьба Уны, а процесс обезвоживания Альфреда и работы по его оживлению.

Боюсь, что приобретенный опыт навсегда изменил характер взаимоотношений, существовавших ранее между Альфредом и его немыми друзьями. В грядущем потоке судебных исков, контр-исков и контр-контр-исков я буду фигурировать только в роли свидетеля. Но Альфред, которому придется выступать, разумеется, в разных качествах, заявил, что когда его жалобы на нападение, похищение, попытку… впрочем, в его списке еще много других пунктов, так вот, когда они будут удовлетворены, он намерен переменить занятие. Ему трудно смотреть в глаза корове или какому-либо другому животному дамского рода, не испытывая предубеждения, которое может повлиять на верность Альфредовых профессиональных суждений.

Элиот внезапно запнулся на полуслове. В другом конце зала ресторана «Д'Авиньон» стоял метрдотель и таращил на него глаза, причем каждая черточка большого выразительного лица Жюля дышала беспокойством, определенно создавая атмосферу драматичности.

Джин проследила за взглядом своего спутника.

– Что это с ним? – спросила она.

– Понятия не имею, – пожал плечами Элиот.

Как завороженные, наблюдали они за Жюлем. Плавно покачиваясь, как дирижабль, управляемый умелой рукой, метрдотель с достоинством нес большую массу своего тела между столиками, пока не остановился возле них. Выражение плохо скрываемого ужаса на его лице заинтриговало Элиота.

– Что, суп отравлен? – дружелюбно поинтересовался он.

Жюль, даже не улыбнувшись, продолжал излучать страх и смятение.

– Прошу прощения, мсье. Мне очень жаль. Произошла ошибка, – произнес он, делая ударение на каждом слове.

Элиот воспринимал исходящие от него звуки так, как он обычно слушал людей, пока не привыкал к их речи. Одна из проблем практикующего логопеда состоит в том, что куда бы он ни пошел, он нигде не может забыть о своей работе. Любой незнакомец, произнося слова, сообщает о себе дополнительную информацию – откуда он родом, где получил образование, где живет сейчас. Каждый звук, издаваемый им, немедленно анализируется, принимается во внимание абсолютно все – его полость рта, губы, язык, то, как он их располагает по отношению друг к другу при произнесении слов. Все это представляет собой такой большой профессиональный интерес, что зачастую сама речь не достигает той цели, для которой она произносилась.

Так произошло и на этот раз. С первых же слов Жюля Элиоту стало очевидно, что кто-то из его родителей – скорее всего мать – уроженец юга Франции; что сам Жюль воспитывался в Англии; что при желании он мог бы говорить на превосходном английском; однако сознательно из профессиональных соображений сохранил материнский выговор, привнеся в него акцент Сохо, пока такая манера говорить не вошла в привычку; а его жесты свидетельствовали о том, что он чрезвычайно педантичен и во всем любит порядок. Всего несколько слов – и столько информации!… На сами слова Элиот, правда, не обратил внимания.

Жюль тоже сделал свои скромные выводы. Очевидно, клиент – американец, конечно же, из Нью-Йорка, потому что в Англии считается, что все американцы приехали из Нью-Йорка, кроме тех немногих, что занимаются кинобизнесом. Жюль также понял, что разговор не завязывается. Он сделал вторую попытку:

– Произошла ошибка, мсье. Этот столик заказан.

– Не сомневаюсь. Я заказал его вчера по телефону.

– Ошибка как раз в этом. Мадемуазель и мсье не возражают пересесть? У нас есть неплохие столики…

– Мне кажется, я имею право сидеть за тем, который я заказал.

– Это было неправильно, мсье. Я хочу сказать, что было ошибкой принять ваш заказ. Каждый год 28 мая этот столик занят.

Джин наклонилась, вперив взгляд в озабоченное лицо Жюля.

– Каждый год 28 мая? – переспросила она.

– Да, мадемуазель. С половины девятого. Так заведено.

– Что ж, в этом году… – начал было Элиот, но девушка прервала его:

– Как романтично, правда?

– Мадемуазель догадалась. Дела сердечные… – с легким вздохом согласился Жюль.

– Я здесь тоже по сердечному делу, – резко заметил Элиот.

Взгляд Жюля оценивающе скользнул по девушке, и на какую-то долю секунды восхищение вытеснило тревогу с его лица.

– Это, – сказал метрдотель, – очень легко понять и, более того, вас можно от души поздравить, но… – он умышленно отвернулся от покрасневшей Джин, – но совершенно очевидно, что мсье не мог иметь одно и то же сердечное увлечение больше тридцати лет.

– Допустим, – согласился Элиот, – неужели вы хотите сказать?…

– Это правда, мсье. Каждое 28 мая, вот уже более тридцати лет.

Джин пододвинула к себе свою вышитую бисером сумочку.

– Думаю, Элиот, перед лицом таких фактов нельзя ему отказать.

Элиот кивнул головой и поднялся. Жюль просиял от радости.

– Мсье очень добр, а мадемуазель… она понимает сердечные дела!

Он проводил их за следующий столик и проследил, чтобы они хорошо разместились.

– Поверьте, мне очень неудобно, мсье. Если бы я был на месте, когда вы делали заказ, ошибки бы не произошло.

– В качестве компенсации вы можете рассказать нам об этих Дарби и Джоан, – предложил Элиот. – Годовщина свадьбы?

– О нет, мсье. – Жюль наклонился ниже. – Видите ли, это лорд Солби и миссис Блэйн.

Судя по его тону, имена должны были говорить сами за себя, однако Элиот только покачал головой:

– Это ничего мне не говорит, правда, я из Чикаго.

Жюль проявил себя большим англичанином, чем следовало ожидать по его акценту.

– Никогда бы не догадался, мсье, – произнес он сочувственно. – Здесь у нас это знаменитая история, очень романтичная, очень печальная. Миссис Блэйн в девичестве была Лили Морвин.

– Понятия не… – начал было Элиот и вдруг вспомнил. – Хотя нет, подождите. Что-то мой отец рассказывал… Он был здесь во время войны, другой войны… Она, кажется, тогда выступала в водевиле?