Марина Дяченко - Парусная птица. Сборник повестей, рассказов и сказок

В нее не стали стрелять. Ее догнали, скрутили руки за спиной и повели в поселок, где на заре поднялся крик, вой и плач.

Оцепление не выпускало никого. Щелкая кнутами, оскаленные солдаты выгоняли людей из домов – на площадь. Там, под навесом, стоял длинный стол, и трое людей в черном молча перебирали инструменты в железном ящике. Какой–то человек, йоллец, пытался что–то объяснять на языке Цветущей, кричал, пытаясь перекрыть гвалт, и так коверкал слова, что понять его было невозможно. В конце концов он охрип, махнул рукой и отошел в сторону.

Стремясь удержать толпу в повиновении, солдаты хлестали кнутами направо и налево. Кричали, ругались, но слов их все равно не понимал никто. Девушка, знавшая несколько слов по–йолльски, разбирала только «стоять», «растения», «ни с места»; прочие жители поселка, располагавшегося далеко от моря, с роду не говорили на языке чужаков и ничего не могли понять. Нарастал ужас: люди не знали, что с ними будут делать.

Потом взошло солнце, и началась экзекуция. Солдаты выхватывали из толпы человека – мужчину, женщину или ребенка – и волокли к столу, и там один из черных йолльцев всаживал иголку жертве в руку повыше локтя. После этого солдаты вдруг теряли к жертве интерес – наоборот, гнали с площади прочь, и многие, обезумев от испуга, не возвращались домой, а удирали подальше – в поля…

Когда девушку поволокли к столу, она вырывалась что есть силы и, извернувшись, укусила солдата. За это ее наотмашь хлестанули кнутом, а потом, повалив на стол, все–таки всадили в плечо иголку. Боль была слабее, чем страх. Солдат, которого она укусила, бранился, обливаясь кровью, и еще раз ударил ее кнутом – напоследок…

Вечером йолльцы ушли, оставив людей в недоумении и страхе: что с ними теперь будет?

То место на теле, куда входила йолльская иголка, покраснело и вздулось почти у всех. Метка была похожа на прикосновение «Багрового князя» – красной чумы, от которой тело человека сперва берется пятнами, а потом сохнет и распадается. Неужели йолльцы, вместо того чтобы вырезать поселок, поголовно заразили его чумой?!

Прошло два или три дня, и следы от йолльских иголок померкли, а потом и вовсе исчезли. Гораздо дольше заживали отметины от кнутов – в толчее досталось многим. Приблудная девушка, совсем обессилев, осталась в поселке на неделю.

Уходила на рассвете, по меже, разделявшей розоватое – и светло–желтое золотистое поле. Шла, сшибая росу, подняв бледное лицо навстречу солнцу. Цветущая расстилалась перед ней, спокойная и радостная, как будто никаких йолльцев не существовало на свете.

* * *

Йолльцы–медики вскочили на лошадей и двинулись дальше в поселок, по направлению к гостинице «Фатинмер»; в окне второго этажа обиженно и горько плакал ребенок, что–то успокаивающе приговаривал женский голос.

– Что же ты донесения не отправил? – Горчица с улыбкой обернулась к магу. – Что, если кто–то из наших ляпнет, что наместника, мол, убили, а йолльский маг расследование проводит на свой страх и риск, в столицу не сообщив?

Аррф молчал. Не оглядываясь на него, я отвалил дверь (качнулась лицензия, приколоченная гвоздем) и вошел в безымянную гостиницу беззаботно, как почти сутки назад.

В парадном углу стоял букет «солнечных цветов». На пустом столе оплывала свеча; хозяйка выскочила к нам навстречу встрепанная, с льняным одеялом наперевес.

– Хозяин дома? – бросил Аррф. Одновременно с ним Горчица добродушно осведомилась:

– Крикун–то не спит еще?

– Нет его, – круглые щеки хозяйки чуть ввалились, отчего лицо ее, похожее на подсолнух, казалось увядшим. – Уехал.

– Куда?!

Мы задали вопрос одновременно – Аррф, Горчица и я. Хозяйка отступила на шаг и чуть не упала, споткнувшись о край деревянной лестницы.

– Да ведь… Дела–то идут плохо, приезжих мало, «Фатинмер» всех перебивает… Он и решил разведать, что да как в Дальних Углах…

– На поезде уехал?

– Пешком ушел… Поезда сегодня не было, да и затратно это – на поезде… На своих двоих – надежнее…

Она говорила, глядя на меня и только на меня. Не то ждала, чтобы я расплатился за постой, не то боялась, что я здесь, прямо на ее глазах, начну веснарствовать. Аррф скрипнул зубами; искусство йолльских магов вызнавать правду сразу дает сбой, когда приходится допрашивать «свидетеля второй ступени». «Он сказал», «он решил» – свидетель просто передает чужие слова, а врал ли тот, кто «сказал» и «решил» – узнать не представляется возможным…

В полном молчании мы вышли во двор. Ребенок в окне второго этажа уже не плакал – тихонько поскуливал. Видно, место прививки еще болело.

– Догоним его, – отрывисто сказал Аррф. – Верхом. Пешего, галопом – догоним.

– По какой дороге? – рассеянно поинтересовалась Горчица. – Холмы, вишь, на перепутье, только к Углам две дороги ведут. А Крикун мог жене сказать, что в Углы идет, а сам податься на Побережье.

Я попытался вспомнить в мельчайших подробностях лицо хозяина гостиницы. Светлая борода, почти полностью загородившая лицо. Голубые глаза… длинные цепкие пальцы…

У Усача были длинные пальцы, я помню. Бороды, разумеется, не было и в помине: усы–невидимки едва пробивались…

Навалилась усталость. Я взялся за плетень, чтобы не упасть.

– Вина доказана? – скромно спросила Горчица.

– Нет, – отрывисто сказал Аррф. – Вина может считаться доказанной только тогда, когда есть неопровержимые факты. Свидетельские показания. Улики. Подозрение – это всего лишь тень… Я должен догнать его и допросить.

И, не оглядываясь на меня, он зашагал по направлению к площади, где было велено ждать начальнику стражи с лошадьми.

* * *

В бессонном мозгу мир преображается. Звуки становятся то резкими, почти невыносимыми, то уходят в вату. Глаза превращаются в две щемящие раны на лице, их можно тереть, а можно щадить, но труднее всего заставить их оставаться открытыми.

Было уже почти совсем темно, в руках стражников горели факелы. Базарные прилавки пустовали. Четвероногие нелюди – лошади – были привязаны под навесом к поперечной перекладине в центре базара, рядом с будкой сборщика налогов. Аррф подошел к черному жеребцу, погладил его по морде – и вдруг уткнулся лицом в короткую лоснящуюся шерсть. Жеребец переступил с ноги на ногу. В огромных, обрамленных ресницами глазах промелькнуло сочувствие.

– Можно опросить заставы, – сказал Аррф будто в полусне. – Его видели… как он выходил из поселка… мне нужно догнать его и задать один–единственный вопрос… Если он ответит – «да», я его покараю.

– А я не дам тебе его покарать, – в таком же полусне отозвался я. – Как только мы узнаем наверняка, кто это… мы умрем.

– Ты считаешь, что людей можно убивать безнаказанно?