Павел Парфин - Сувенир для бога

От беспокойных дум Вальку неожиданно отвлекла песня. Совершенно не замечая присутствия чужака, не подозревая о том стыде и волнении, которые вдруг овладели им, юные создания подхватили песенку, начатую одним большеглазым принцем. При этом, поочередно лаская, они передавали из рук в руки маленького зеленовато-черного зверька - не то норку, не то узкоспиную кошку. Когда они дружно запели, Дьяченко удивился их голосам. Несмотря на миловидную, почти детскую внешность местных жителей, в их голосах улавливался заметный треск и грубые, низкие нотки.

Хороший кот, хороший кот!

Таким он был, поверь, всегда.

Кот садит райский огород

И скажет громко грядкам: "Да!

Расти, пырей и сельдерей!

Расти и ты, мой храбрый Принц!

Ты победишь за восемь дней,

Но как убитый рухнешь ниц.

Расти и ты, чей голос зол,

Но золота твоя душа.

Не знаю, кто ты - грек, монгол,

Но без тебя как без ножа.

Расти, Дюймовочка, где тень,

Где правит балом лебеда.

Твой срок придет, наступит день

Разгонит тень твоя звезда".

Хороший кот, любимый кот

Таким останется всегда.

Взошел на небе огород:

Взошла удача и беда,

Взошел успех, порок и лень,

Тщеславие, гляди, вот-вот

Лозу закинет за плетень...

В том огороде все растет.

Повсюду кто-то славно прет,

Корнями небо теребя.

Садовник кот, любимчик кот

Благословит росток любя.

Взошел невиданный народ,

Цвести желая долгий век...

Но будет суд. И старый кот

Не всех возьмет с собой в ковчег.

Прекрасные создания пели, пронзенные вдоль и поперек стрелами света - теми самыми, что прежде ослепили и очаровали человека. Пронзенные вдоль и поперек зелеными, нет, изумрудными ростками - назойливыми и вездесущими, подобными лианам и одновременно ужасно смахивавшими на щупальца или хлысты, которыми Эрза пытался убить Дьяченко. Эрза?.. Эрза! Где ты, Эрза, черт тебя подери?! Зелено-черная кошка как сиганет на Дьяченко!

- Не смей браниться в мире астроваров! - раздался возмущенный голос Эрза. Где-то внутри человека исходил негодованием карлик. - Астровары чище и смиренней любой твоей благородной фантазии. Смотри и запоминай. Смотри и причащайся. Другого такого случая я тебе больше не предоставлю.

С этими словами Эрза каким-то странным образом развернул правый глаз Дьяченко, так что в первое мгновение все увиденное им вдруг перевернулось с ног на голову. Зато спустя минуту-другую, когда картинка вновь обрела в Валькином сознании прежнюю устойчивость и четкость, перед ним предстал совершенно новый свет.

Его словно повели по улочкам необыкновенного города, очень похожего на средневековый. С тенями вместо мостов, с тенями вместо тихой реки, с тенями вместо узких, вытянутых по вертикали окон, казалось, абсолютно безлюдных домов. Без джостика и мышки, обладая лишь цепким зрением одного, правого, глаза, Дьяченко свободно путешествовал по незнакомому городу.

Внезапно ступил на открытую площадь. Как многолюдно! Оживленно. Под ногами клочки и обрывки теней. Еще не разглядел ни одного лица - но как уже утомился от их рассыпчатых и жирных, как восточный плов, речей. Напрягшись, отгоняя прочь рой речей, работая несуществующими локтями, проникал глубже в толпу. Проходу не давали слова и бесцеремонные фразы.

- На Мастере шапка горит.

- Мастер - соперник безнадежный.

- Я предпочитаю молчать, но рок велит высказаться.

- А я бы хотел выйти наружу. Там горы зла! Кому-то же нужно их разгребать.

- Это дело рук Мастера. Зло по недосмотру Создателя.

- У Создателя нет любимой дочки. У Создателя отмирает душа без женской ласки!

- Создатель слеп, он не видит уродцев, которых плодит Мастер. Они оба в отчаянии!

- Нет, они даже не пресыщены.

- У них другие интересы.

- Нас нужно искать на пыльной полке.

- Лучше найти выход к юному дьяволу, чем затеряться в кунсткамере бога...

Наконец увидел их лица. Положительно умные. В меру озабоченные, в меру порочные. На его глазах проделывали разные чудеса. На языке вертелось: "Астровары не шарлатаны, астровары придумали их". На его глазах проникали друг в друга, выходя наружу между лопатками, из правого плеча, из пупка и в паху. Обменивались телами, по-приятельски похлопывая друг друга по плечу.

Сначала стремительно старели - с шоу, музыкой, громкими стихами, заводными, не воспроизводимыми на человеческий лад песнями, с коралловыми масками, с обнаженными грудями, из сосков которых струился благовонный дым. Достигали порога смерти, счастливо чихали - и начинали в обратную сторону жить. Стремительно молодели, успевая все вспомнить и насладиться прожитыми мгновениями.

Затем по очереди усыпляли друг друга. Превращали лики друзей в полированное серебро. Гладкое, как зеркало. Гляделись в лики друзей, как в зеркала... И отчего-то видели одного Дьяченко. Но в отражениях он был не такой, каким себя представлял. Он был астроваром. Из его плеча вырастала прекрасная девушка. Иногда в зеркалах проскальзывал Оззо. Не бог-монстр, а величавый конь-единорог. На его спине восседала знакомая девушка, выросшая из плеча Дьяченко.

Без джостика и мышки человек необратимо сходил с ума.

Вот астровар коснулся лба соседа, и тот в мгновение ока превратился в вязкую бурую массу. Подобную мокрой глине. Скинув камзол, астровар взялся ваять. Лепил страстно, не соблюдая пропорций, подчиняясь прихотям ветра на площади и собственному безумию. Сырое творенье уже захватывало воображение, уже влекло, уже влюбляло в себя... Пигмалион вызывал на дуэль каждого, кто оказывался рядом. Бился с ним в кровь, но не убивал. Подводил к творению и на глазах неудачливого соперника похотливо гладил глиняную любовь, совокуплялся, а когда кончал, творение вновь обретало обличье соседа. Как ни в чем не бывало тот сообщал некую истину. Пигмалион ее тут же забывал или проматывал, как проматывают отцовское наследство. Или пропивал, выхватив из рук бродячей нищенки кувшин ледяного вина. Утолив жажду и требовательный рок, какое-то время бесцельно бродил по площади. Как сомнамбула, не видя никого перед собой, не вслушиваясь в чужие истины, готовясь отдаться новому приступу созидания...

Один такой Пигмалион, насильно отлученный от своей мнимой любви, привел Дьяченко к Эрза. На вытянутой вперед руке астровара сидела тень голубя. Еще с десяток теней внизу жадно подбирали крошки.

- Твоя душа еще трепещет? - не глядя на человека, обратился к нему карлик.

- Мне холодно, - стыдясь своей слабости, признался Валька.

- Ты слишком торопишься, человече. Ведь ты не прошел и половины пути.

- Я в пути? - изумился Дьяченко. От такого открытия его бросило в пот. Астровар увлеченно продолжал кормить тени птиц. Но вот, подкинув одну из теней в небо над площадью, все так же молча подвел человека к астровару. Тот неподвижно лежал на брусчатке. Эрза небрежно перевернул ногой незнакомца на спину. Им... ею оказалась юная девушка с грудью такой неописуемой красоты, что ее могла захотеть даже родная сестра. Надавив крючковатыми пальцами на плечо Дьяченко, Эрза заставил его посмотреть в твердый сосок. Когда сосок впился в правый глаз человека, будто проткнул его насквозь, Валька увидел новый город.