Ева Джонс - Вино грез

Его тонкие руки были покрыты веснушками, взгляд голубых глаз мягок, мягким было и выражение худощавого лица. Казалось, он был не полностью уверен то ли в своем автомобиле, то ли вообще в самом себе.

На заднем сидении были свалены предназначенные для отправки бобины с корреспонденцией. Пол прогибался под тяжестью рулонов новенького металлоройла.

В углу лежали поношенный непромокаемый плащ, старые обеденные миска и ложка и несколько пар ни разу не надетых ботинок. Заряженный «Хоппер Коппер», неиспользуемый уже в течение трех лет, был спрятан под сидением.

По обе стороны улицы высились банального вида и как бы увядшие здания с запыленными окнами и уставшими кричать неоновыми рекламами — реликвии прошедшего века, как, впрочем, и он сам, и его машина. Мужчины в рабочих куртках и потертых брюках двигались вдоль стен, прогуливались возле подъездов — унылые бесцветные лица, пустые ожесточенные глаза.

Совсем еще молодые, но коренастые женщины в одинаковых черных пальто проталкивались в магазины, торгующие подержанными вещами и продуктами сомнительной свежести и спешили домой к своим страждущим семьям, задыхающимся в пропахших мочой жилищах.

«Судьбы людские нисколько не меняются, — подумал Картрайт. — Ни система Классификации, ни очень точные и сложные игры — вопросники абсолютно не улучшили жизнь большинства людей. Всегда оставались и останутся в этой жизни неквалифицированные».

В двадцатом веке была решена проблема производства товаров. Наконец человечество решило проблему потребления. С 1950–1960 годов в западном мире начала скапливаться продукция кустарного и промышленного производства. Ее выпускалось столько, сколько было возможно выпускать, — но это уже представляло угрозу для свободного рынка. В 1980 году было вынесено срочное решение все это сжечь, и неделя за неделей сжигались миллиарды долларов.

Каждую субботу горожане и горожанки, собирались мрачной толпой, созерцали заправленные топливом автомобили и тостеры, одежду, апельсины, кофе, которые никто не был в состоянии купить — и затем все это сжигали в ослепительном пламени.

Таким образом, в каждом городе появились специальные пространства, обнесенные колючей проволокой, — целые поля, усыпанные пеплом и обломками, — где систематически уничтожались все произведения рук человеческих, которые не могли найти владельца.

Игры чуть — чуть улучшили положение.

Если раньше люди не имели возможности приобрести дорогостоящие промышленные товары, то теперь они могли хотя бы надеяться выиграть их. В течение нескольких десятилетий в экономике произошел резкий скачок благодаря сложным механизмам, распределяющим тонны товаров. Но на каждого человека, выигравшего автомобиль, холодильник или телевизор, приходились миллионы людей, которые не выигрывали ничего.

Постепенно в число предметов выигрыша вместе с простыми материальными предметами попали и более реалистические «товары»: власть и престиж. И на вершине всей этой пирамиды находился человек, распределявший власть, — тот, кого называли Ведущим Игру.

Медленно развиваясь и углубляясь, шел процесс распада социально — экономической системы. Теперь уже люди не верили в точность законов природы. Ничто не могло быть постоянным, Вселенная была вечным потоком.

Ни о чем нельзя было говорить и никто не знал, что за этим последует. Ни на что нельзя было с уверенностью положиться. Статистические предсказания получили всеобщее распространение. Люди перестали думать о понятии причинности, перестали верить в то, что они могут влиять на окружающую жизнь, остался один только вероятностный расчет на удачу в мире, предоставленном игре случая.

Теория Минимакса — игра «М» — являлась своего рода стоическим самоотречением, невмешательством в бесцельный круговорот человеческих жизней. Игрок в «М» спокойно ожидал окончания партии, ему больше не на что было надеяться.

Минимакс, метод ведения самой крупной игры в жизни, был изобретен в двадцатом веке двумя математиками: фон Нейманом и Моргенстерном. Этот метод использовался в ходе Второй мировой войны. Сначала с его помощью действовали военные стратеги, затем к ним присоединились финансисты. В середине века фон Нейман был приглашен членом в Американскую комиссию по энергетике, что явилось неоспоримым признанием значимости его теории. А два с половиной века спустя теория стала основной для управления всем миром.

Именно поэтому начальник электронной аппаратуры Леон Картрайт, как человеческое существо, наделенное сознанием, не мог не стать престонистом.

Картрайт остановил свою допотопную колымагу у края тротуара. Перед ним, освещенное ярким майским солнцем, возвышалось грязно — белое здание Общества. На узкой трехэтажной постройке висел плакат, заезжавший на соседнюю прачечную: «Общество престонистов. Вход в основные службы с другой стороны».

С этой стороны находилась погрузочно — разгрузочная платформа. Картрайт открыл багажник и принялся вытаскивать из него коробки с рекламной литературой. Прохожие не обращали на него внимания. В нескольких метрах от него разгружал грузовик владелец рыбного магазина. На противоположной стороне улицы под прикрытием отеля расположилась разнообразная паразитирующая коммерция: ростовщики, продавцы сигарет, публичный дом, бары.

Картрайт вошел в прохладное помещение магазина, тускло освещенное единственной астронической лампочкой. Он шатался под тяжестью коробки, которую тащил перед собой. Образуя огромные кучи, в магазине громоздились ящики и коробки, окованные железом. Найдя свободное место, он положил туда свою ношу, затем пересек холл и вошел в крошечную контору.

Как и маленький приемный зал, она была обычно пуста. Дверь, ведущая на улицу, была широко распахнута. Картрайт разложил на столе пачку с корреспонденцией и принялся ее просматривать. Не было ничего важного: счета из типографии и транспортного агентства, квартирная плата, предупреждения за неоплаченное потребление энергии, счета за уборку мусора и поставку воды и сырья.

Вскрыв один из конвертов, он обнаружил в нем пятидолларовую бумажку и длинное письмо, написанное дрожащей рукой старой женщины. Он нашел еще несколько мизерных вкладов. В общей сложности Общество обогатилось на тридцать долларов.

— Они начинают выражать нетерпение, — произнесла Рита О Нейл. — Она возникла позади него на пороге конторы. — Может быть, начнем?

Картрайт вздохнул. Время пришло. Он тяжело поднялся, выбросил из пепельницы окурки, сложил стопкой разрезанные экземпляры «Диски Пламени» Престона и, наконец, как бы сожалея о чем — то, направился вслед за девушкой.