Ева Джонс - Вино грез

Конклин наклонил голову, а затем обернулся к проделанному ими отверстию.

— Он неживой. Это не питательная ванна, а какое — то летучее вещество, в котором сохранено видеоизображение. Синхронные звуко — и видеозаписи заставляют его двигаться весьма правдоподобным образом. Но он мертв. Мертв в течение пятисот лет.

В тишине раздавалось только непрерывное бормотание.

Конклин открыл брешь и наполовину высунулся наружу.

— Эй! — крикнул он остальным. — Идите сюда! Входите!

— Мы почти все слышали в наушниках, — сказал Джеретти. Он пролез в сферу. — Что это означает? И эта история про Мэри и маленькую овечку? — Увидев дубль Джона Престона, он замолчал. За ним, трепеща от нетерпения, вошли остальные.

Один за другим они застыли, увидев старика и услышав цепляющиеся друг за друга, еле слышные во все более и более разряжавшемся воздухе, слова.

— Закройте, — сказал Гровс, когда вошел последний японский рабочий.

— Это что… — недоверчиво начала Мария. — Почему он так бормочет? Ведь говорили, что он… рассказывает.

Конклин сильно надавил молодой женщине на плечо.

— Это всего только изображение. Он оставил их сотни, может быть, тысячи, разбросанные в пространстве, чтобы привлечь астронефы и направить их к Диску.

— Значит, он мертв?

— Уже очень давно. Но посмотрите на него. Он должен был умереть очень старым. Без сомнения, он уже много лет исследовал Диск. Он знал, что когда — нибудь в этом направлении пойдут корабли. Он хотел проводить их сюда, в этот мир.

— Он, наверное, не знал, что было основано Общество, — грустно сказала Мария. — Он не думал, что кто — нибудь пустится на поиски Диска.

— Нет. Но он знал, что рано или поздно астронеф пройдет здесь.

— Это как — то обманчиво…

— Не думаю, — вмешался Гровс. — Не поддавайтесь отчаянию. Мертва только физическая оболочка Джона Престона, и это не так уж важно.

— Наверное, вы правы, — сказала Мария. Ее лицо сразу просветлело. — В каком — то смысле это чудесно. Это почти чудо.

— Помолчи и послушай, — мягко сказал Конклин.

Все замолчали и принялись слушать.

— Это не слепое движение, — говорило дряхлое изображение старика. Его глаза, ничего не видя, скользили по ним. Он ничего не слышал. Он абсолютно не осознавал их присутствия. Он говорил с далекими — далекими слушателями. — Не живой инстинкт делает нас беспокойными и удовлетворенными. Я вам вот что скажу: самое возвышенное, что есть в человеке, это потребность расти, прогрессировать, открывать новые вещи, двигаться вперед, распространяться дальше, достигать новых территорий, проводить новые эксперименты, начинать понимать и жить, рвать с монотонностью привычного, идти вперед и никогда не останавливаться…

Поздним вечером по дороге, ведущей через штат Нью — Мексико на юг, мчался серый седан и мягкий рокот его турбин почти терялся в шелесте встречного ветра. Вечерний воздух, как всегда, был прохладен. «В этой стране, — подумал человек за рулем, — ночь всегда необычна. Кажется, будто земля отдыхает от жесткого кулака солнца».

Но как только рассеиваются прохладные тени раннего утра, встает солнце и непрекращающимся яростно — белым ударом бьет по глазам. Оно жадно высасывает влагу изо всего, до чего дотягиваются несущие жар лучи. Стоит здесь кому — нибудь заблудиться или застрять на целый день, как уже к вечеру он превратится в мумию с почерневшим ртом и высохшим телом, и по скорчившемуся трупу нельзя будет понять умер он сегодня или сотни лет назад.

Обжигающий и непрерывно перемещающийся воздух высушивает слизистые оболочки рта и носа. Солнце иссушает мужчин, неумолимо покрывая их лица морщинами. Краски на солнце выгорают, а кожа женщин становится тускло — коричневой.

По вечерам в синих сумерках пустыни звучат заунывные старинные баллады и с откровенной непринужденностью танцуют молодые женщины. Они знают, что солнце сокращает пору молодости и дух юности скоро исчезнет. Индейцы с плоскими загоревшими лицами всматриваются в танцовщиц и глаза их неподвижны, словно из полированного обсидиана. Индейцы знают, что только они рождены для этой страны, и когда уйдут смеющиеся бледнолицые, они, индейцы, останутся.

В них живет расовая память, но боли в костях одолевают их чаще, чем воспоминания. Солнце — это бог. Бог разгневан, потому что высокие пирамиды больше не служат ему. Давным — давно солнце выжгло тусклые краски на вершинах пирамид, на каменных чашах и на сглаженных временем канавках. Оно давно не слышит песнопений на рассвете, не видит черного отблеска от поднимающегося над жертвой каменного ножа, не видит ослепленных девственниц, ожидающих ловкого искусного удара, выдирающего бьющееся сердце из заполняемой горячей кровью груди.

«Может быть, — подумал человек за рулем, без малейшего напряжения управляя автомобилем, — они были ближе к истине, чем мы. Мы, с нашими учеными разговорами, с гелиево — водородными реакциями».

Ночью скорость гипнотизировала; стрелка спидометра не опускалась ниже девяноста пяти миль в час. А легкая вибрация машины, вызванная неровностями дорожного покрытия, усиливала это действие. Завораживали и белые вспышки несущихся навстречу насекомых, влетавших в лучи резкого яркого света передних фар. И утомление. Это была не простая усталость, а глобальное утомление от жизни в постоянном напряжении, напряжении всех сил — физических, интеллектуальных, эмоциональных. Временами казалось, будто автомобиль застывает на месте, а дорога несется ему навстречу и бросается под колеса. Бад Лэйн расправил плечи и с силой потряс головой, чтобы стряхнуть сонливость, заставившую его на мгновение сомкнуть веки. Потом он слегка повернул боковое стекло так, чтобы в лицо ударил сильный поток прохладного воздуха.

Далеко впереди появился грузовик, расцвеченный огнями, как рождественская елка. Ехал он в ту же сторону. Бад Лэйн медленно нагнал его, посигналил фарами, требуя дороги и пронесся мимо, машинально отметив, что это был автопоезд, состоящий из тягача с четверкой тяжелых прицепов. Проезжая мимо тягача, Бад Лэйн чуть приподнялся на сиденье и заглянул в зеркало заднего обзора, чтобы при свете фар тягача посмотреть на заключенного, который, скорчившись, спал на заднем сиденьи.

Вдали показались огни унылого городка. Бад Лэйн плавно сбавил скорость и увидел, как единственный светофор на въезде вспыхнул красным. В свете уличных фонарей Бад мог хорошо рассмотреть девушку, сидевшую рядом с ним на переднем сидении. Она спала, прислонившись к дверце автомобиля, неудобно устроив голову между дверцей и спинкой сиденья. Длинные ноги девушка вытянула под приборную панель; руки с полураскрытыми ладонями расслабленно покоились на коленях. Она выглядела удивительно молодой и совсем беспомощной. Но Бад Лэйн знал, что Шэрэн Инли вовсе не отличалась беспомощностью. Въехав в предместье городка, он снова увеличил скорость и почувствовал, как опять наваливается сонливость и тяжелеют веки.