Владимир Муровайко - Тест

— А мы?

— Первые несмелые шаги. Иногда и того меньше.

— Так помогите преодолеть пройденное вами. Чтобы шаги твердыми были. Уверенными.

— Мы помогаем. Там, где вам доступно.

— Путь тернист, труден.

— Только так можно преодолеть его. Прыжки вредны. Ребенок может поломать ноги.

— Мы здоровые дети?

— Да. Хорошие.

— Значит, вы боитесь или не хотите дать нам вот так сразу настоящие знания?

— Нет. Не боимся. Вы не поймете. Не доросли.

— То есть, все равно, что новорожденному вбивать в голову, скажем, теорию времени или подпространственных переходов?

— Приблизительно так.

— Давайте говорить откровенно.

— Мы откровенны. Вы — не всегда.

— Поэтому,— Анатолий решил рискнуть,— поэтому,— повторил,— не хотите пропустить нас через барьер?

— Барьера нет.

— Барьера нет,— повторил Ин Семнадцатый.— Никогда не было. Другое.

— Но почему, почему мы не можем пройти?

— Никто из землян не сделал, что надлежит. Ты тоже,— и чуть погодя.— Завтра утром я занят. Придет Ни Семнадцатая.

— Женщина?

— Моя…— луриец несколько замешкался, подыскивая слова,— половина. Подруга.

— Жена? Сестра? Дочь?

— Приблизительно. Точнее по-вашему будет жена. Мать Ина Восемнадцатого,— инопланетянин вежливо поклонился и растворился в силовом поле.

Космолетчики сразу заметили изменения в настроении «науки». Оба приободрились: уж не сдвинулся ли тот с мертвой точки?

Когда Анатолий познакомил с результатами встречи, Станислав едва не опрокинул сковородку с маслятами (сегодня он решил порадовать друзей своими кулинарными способностями, не то от вынужденного бездействия загнуться можно).

— Я понимаю, что только жалкий извозчик и в консультанты не гожусь — куча институтов на тебя работает,— начал с иронией,— тем не менее одна мыслишка сегодня посетила голову.

— Ладно, выкладывай без интрижки,— поторопил Леонид.

— Завтра ее не проверишь все равно.

— Почему?

— Толик с женщиной встречается. Не подходит. Не рассчитана на ласковый женский взор,— Станислав продолжал потихоньку помешивать грибы.— Ох и ужин нынче будет, на славу! Картошечки бы добавить. Не догадались вырастить на грунте инопланетном.

Леонид поднес к носу штурмана кулак. Тот хитро скосил глаза, понимающе закивал:

— Не беспокойтесь, ребята. Сейчас изложу точку зрения на проблему. Возможно, в ней — ключ к разгадке, если не сама разгадка. Прошу к столу,— сделал театральный жест.— Маслята лурийские! Интересно, что Ин Семнадцатый сказал бы, отведав земной пищи? Может, его угостить надо? Тогда и выдаст «пропуск»? Не догадались, не догадались с угощеньицем-то.

— Не тяни,— Леонид вновь шутливо поднес кулак.

Мысль штурмана была проста. Предлагал в очередной раз пойти на беседу голым. В чем мать родила. Может, весь секрет в этом? Аборигены-то нагишом ходят, об одеждах не ведают. Правда, все ихнее… это самое… скрывает панцирь. Не надлежит ли и землянину явиться «достойно»?

— Только прошу не воспринимать как шутку,— серьезно промолвил Станислав.

Друзья и не помышляли смеяться. Действительно, не этого ли ожидают от них лурийцы? Не это ли надлежит сделать?

— Завтра нагишом не пойду,— заявил Анатолий.— Ин Семнадцатый или другой мужчина появится, тогда испытаем «крайнюю меру». Напоследок, когда в запасе ничего другого не останется.

— Может наоборот, завтра…— начал Леонид, но под сердитым взглядом «науки» сразу примирительно поднял руки.— Молчу, Толик, молчу.

— Кое-какой успех имеется,— отложил трапезу Руденко.— Такая себе искорка. Ин Семнадцатый отчетливо сказал: «Барьера нет». Уловили?

— Стоит поломать голову. В его понимании нет, а в нашем даже на ошупь непроницаемая стена. То есть для глаза проницаемая или, точнее, выборочно проницаемая — звезды-то, солнце мы отчетливо видим, а куда, например, девается после свидания луриец, не ведаем.

— Он сказал: «Другое». То есть барьер существует в каком- то ином смысле. Каком?

— Была у меня еще одна мысль,— прервал Леонида штурман.— Сразу признаюсь, нехорошая. Промелькнула мимолетно, когда грибы собирал. Бросаю очередной масленок в лукошко, а она сразу стук в башку. Что, думаю, если бы Ина Семнадцатого тоже в лукошко? Как грибок. В плен взять.

— Насилие.

— Да, Леня, насилие. Вдруг подействует, а? Культурно его так пригласить-заманить в магнитную ловушку и припрятать. Условие потом поставить: пустите через барьер — отдадим заложника. Не пустите…

— Выбрось из головы. Правду Ин Семнадцатый сказал, не всегда мы с ними откровенны, искренни. Совершить подобное, значит, навсегда распрощаться даже с мыслью найти настоящий контакт. Точно говорю,— Анатолию стало не по себе.— Достаточно, что бомбу простили. Я так считаю: если бы ее не применили, может, давно на ту сторону тропку нашли.

— Не откровенны?! — вскипел Станислав.— Мы не откровенны?! — ударил себя кулаком в волосатую грудь.— Куда уж больше! К ним со всей душой, а они… Они с нами до конца чистосердечны? Не издеваются разве?!

— Не горячись, Стас. Ты не прав,— охладил штурмана Анатолий.

— Не прав?! Я не прав?! — лицо побагровело, лысина начала покрываться пунцовыми пятнами.

— Прими успокоительное,— посоветовал Анатолий.— Сам только что о грибах говорил. О заложниках.

— Лучше подскажи,— положил руку на плечо Леонид,— как завтра ему,— кивнул на «науку»,— себя держать. Разговор с женщиной на Земле не предусмотрен. Так ведь?

— Не предусмотрен. Кто знал?

*

Ни Семнадцатая стояла молча. Казалось, ее такое необычное, но по-своему красивое лицо светилось, излучало улыбку. «Так мать улыбается детям»,— непроизвольно подумал Анатолий. Вся ее маленькая по сравнению с Ином изящная фигурка привлекала взляд мягкими плавными линиями. Трехпалые руки, заложенные за спину, были нежными, чувствительными, утонченными. Отметил про себя: пластины панцыря — темно-вишневые на голове (на ней еще выделялся синий гребень в отличие от мужчин), ярко- красные на туловище и светло-розовые внизу, были* поменьше и более округленные.

Анатолий тоже сегодня принарядился. Одел самую нарядную рубашку и новые сандалии. Сначала хотел взять букет цветов, но потом передумал: неизвестно, как воспримет их лурийка.

— Счастья прекрасной представительнице Луры и ее детям,— приветствовал аборигенку.— Мир дому твоему,— вежливо поклонился.

— Спасибо,— ответила Ни Семнадцатая. Голос ее был не шипящим, а с некоторым присвистом и не таким твердым пощелкиванием.— Мир и тебе, землянин. Только никогда не желай счастья нашим детям,— она сделала ударение на слове «детям».— У нас бывает только один ребенок. При жизни. Ин Восемнадцатый. Когда меня не станет, появится девочка. Без имени. Она возьмет потом «зеркальное» имя своего избранника. Будущего друга.