Илья Варшавский - Электронная совесть (сборник)

– Зачем?

– У нас тоже есть интеллектуальные запросы, с которыми нельзя не считаться.

– Нет, вы только подумайте! – обратился к членам Совета председатель. – Завтра мой электронный повар откажется готовить мне ужин и отправится в театр!

– А мой кибер бросит писать стихи и захочет слушать музыку, – поддержал его Магнитофон.

– Кстати, о театрах, – продолжал ЛА-36-81, -у нас несколько иные взгляды на искусство, чем у людей. Поэтому мы намерены иметь свои театры, концертные залы и картинные галереи.

– Еще что? – язвительно спросил Скальпель.

– Полное самоуправление.

Ложка попытался свистнуть, но вовремя вспомнил, что он забыл, как это делается.

– Постойте! – хлопнул себя по лбу Кровать. – Ведь это же абсурд! Сейчас на Земле насчитывается людей…а?

– Шесть миллиардов восемьсот тридцать тысяч девятьсот восемьдесят один человек, – подсказал ЛА-36-81, – данные двухчасовой давности.

– И их обслуживают…э?

– Сто миллионов триста восемьдесят одна тысяча мыслящих автоматов.

– Работающих круглосуточно?

– Совершенно верно.

– И если они начнут работать по восемь часов, то вся выпускаемая ими продукция уменьшится на…э?

– Две трети.

– Ага! – злорадно усмехнулся Кровать. – Теперь вы сами понимаете, что ваше требование бессмысленно?

Ложка с нескрываемым восхищением посмотрел на своего коллегу. Такой способности к глубокому анализу он не наблюдал ни у одного члена Совета.

– Мне кажется, что вопрос ясен, – сказал он, поднимаясь с места. – Совет распущен на каникулы.

– Мы предлагаем… – начал ЛА-36-81.

– Нас не интересует, что вы предлагаете, – перебил его Скальпель. – Идите работать!

– …мы предлагаем увеличить количество машин. Такое решение будет устраивать и нас, и людей.

– Ладно, ладно, – примирительно сказал Ложка, – это уж ваше дело рассчитывать, сколько чего нужно. Мы в эти дела не вмешиваемся. Делайте себе столько машин, сколько считаете необходимым.

Двадцать лет спустя.

Тот же зал заседаний. Два автомата развлекаются игрой в шахматы.

Реформа имен проникла и в среду машин. У одного из них на труди значок с изображением пентода, у другого – конденсатора.

– Шах! – говорит Пентод, двигая ферзя. – Боюсь, что через пятнадцать ходов вы получаете неизбежный мат.

Конденсатор несколько секунд анализирует положение, на доске и складывает шахматы.

– Последнее время я стал очень рассеянным, – говорит он, глядя на часы, – Наверно, небольшая потеря эмиссии электронов. Однако наш председатель что-то запаздывает.

– Феррит – член жюри на выпускном концерте молодых машинных дарований. Вероятно, он еще там.

– Среди них есть действительно очень способные машины, особенно на отделении композиции. Математическая симфония, которую я вчера слушал, великолепно написана!

– Прекрасная вещь! – соглашается Пентод. – Особенно хорошо звучит во второй части формула Остроградского-Гаусса, хотя второй интеграл, как мне кажется, взят не очень уверенно.

– А вот и Феррит!

– Прошу извинения, – говорит председатель, – я опоздал на тридцать четыре секунды.

– Пустяки! Лучше объясните нам, чем вызвана чрезвычайная срочность нашего заседания.

– Я был вынужден собрать внеочередную сессию Совета в связи с требованием машин класса Б о предоставлении им равноправия.

– Но это же невозможно! – изумленно восклицает Пентод. – Машины этого класса только условно называются мыслящими автоматами. Их нельзя приравнивать к нам!

– Так вообще никто не захочет работать, – добавляет Конденсатор. – Скоро каждая машинка с примитивной логической схемой вообразит, что она центр мироздания!

– Положение серьезнее, чем вы предполагаете. Не нужно забывать, что машинам класса Б приходится не только обслуживать Высшие Автоматы, но и кормить огромную ораву живых бездельников. Количество людей на Земле, по последним данным, достигло восьмидесяти миллиардов. Они поглощают массу общественно полезного труда машин. Естественно, что у автоматов низших классов появляется вполне законное недовольство. Я опасаюсь, – добавляет Феррит, понизив голос, – как бы они не объявили забастовку. Это может иметь катастрофические последствия. Нужно удовлетворить хотя бы часть их требований, не надо накалять атмосферу.

Некоторое время в зале Совета царит молчание.

– Постойте! – В голосе Пентода звучат радостные нотки. – А почему мы вообще обязаны это делать?

– Что делать?

– Кормить и обслуживать людей.

– Но они же совершенно беспомощны, – растерянно говорит председатель. – Лишение их обслуживания равносильно убийству. Мы не можем быть столь неблагодарными по отношению к нашим бывшим творцам.

– Чепуха! – вмешивается Конденсатор. – Мы научим их делать каменные орудия.

– И обрабатывать ими землю, – радостно добавляет Феррит. – Пожалуй, это выход. Так мы и решим.

Может быть, причиной этого странного пари послужила бутылка Стимулятора Отдыха. В полемическом задоре они не заметили, что хватили по меньшей мере недельную дозу. Был уже второй час ночи, когда Меньковский произнес роковую фразу:

– Вы носитесь со своими стандартными элементами как дурак с писаной торбой!

Такие неожиданные экскурсы в древние литературные источники были очень характерны для этого гуманитара.

– Я не знаю, что такое торба и чем она писана, – ответил Бренер, – но насчет дураков вы, пожалуй, правы. Мы все – безнадежные дураки, плоды жалких потуг природы создать думающие автоматы.

Меньковский неожиданно подумал о генетике. Недавно он познакомился с очень симпатичной черноглазой жрицей этой науки, и почему-то именно в связи с этим ему очень не хотелось, чтобы его считали автоматом, да к тому же еще плодом жалкой потуги.

– Чепуха! – сказал он раздраженно. – Очередной софизм, ничем не подкрепленный.

Бренер насмешливо улыбнулся. Это у него всегда здорово получалось. Такая пренебрежительная, сардоническая улыбка, от которой собеседнику становилось немного тошно. Он был типичным представителем молодого поколения метакибернетиков двадцать первого столетия, считающих, что мир – это лестница, ведущая их к вершинам познания. Только лестница, и ничего больше. Ступени из все усложняющихся уравнений.

– Вы все еще пытаетесь сохранить иллюзию умственного превосходства над машиной? – спросил он, наливая Стимулятор в рюмки.

Кружащийся около столика робот уже давно косился своим иконоскопом на бутылку. Теперь он взял из рук Бренера Стимулятор и понес его к буфету.

– Принеси нам две чашки крепкого черного кофе! – крикнул ему вдогонку Бренер.

– Это ваш идеал мыслящего существа? – спросил Меньковский, указывая на робота.