Игорь Борисенко - Фантастика 2002. Выпуск 2

Клоун молча показал рукой вправо. Я сжался, ожидая после этого жеста очередной порции издевательств и почти наделав в штаны, но нет, тут я ошибся. Им, персонажам компьютерного мира, не нужны слова и жесты, они все понимают и так. Этот взмах рукой — для меня.

Мы двинулись дальше и достигли новой улицы. Когда же они кончатся? Вроде Эрни говорил мне, сколько улиц вливаются в эту проклятую площадь. Четыре? Но одну я видел — Первую, а сейчас мы идем на четвертую по счету. Неужели пошли на второй круг?

— Смотри! — сказал Клоун и мне почудилось отчаяние в его ровном голосе. Нет, что только не привидится омраченному страданиями мозгу! У него не может быть эмоций теперь, когда не перед кем притворяться. Я в который уже раз послушно вгляделся в плавающую перед глазами улицу, в ее дома… Нет и не может быть. Первая улица, я уже видел ее название… Существовал, конечно, шанс на то, что я не рассмотрел какой-нибудь ключевой детали, именно поэтому виртуальные палачи приволокли меня сюда. Но они проиграли, а вместе с ними проиграл и я. В выигрыше только СС, как и должно было быть, никак иначе. Я понял это, понял всю свою мелкую значимость или даже отсутствие ее, понял нелепость желания стать предателем. Никто не позволит мне этого сделать. Я могу только страдать и умереть, если не смог выполнить задания и провалился.

Я дико захохотал, трясясь в крепких тисках множества рук так сильно, что они вынуждены были сжаться до невообразимого предела. Казалось, мои кости, далеко не самые хрупкие и тонкие по человеческим меркам, сейчас с треском переломятся. Клоун застыл, опустив руки, как обесточенный робот, а Акробат пошел ко мне с зажатым в ладони ножом. Руки державших рывком подняли меня вверх, заставив встать на ватные ноги и смотреть мучителю прямо в лицо. Акробат ткнул ножом мне в живот и стал вращать его там. Я дергался из стороны в сторону, я пытался подпрыгнуть и выскочить из своей кожи, чтобы только убежать от этой дикой боли, наматывающей все мое нутро на свои железные пальцы. Прожигающие насквозь щупальца проникали в каждый уголок, разрывали каждую клетку, разбивали на части каждую молекулу. Я был рад развалиться на самые Мелкие кусочки, только бы не было больше того цельного организма, который в состоянии чувствовать все это. Но этого не происходило. Я был одной огромной печенью Прометея, которую разрывали на куски когти боли — только для того, чтобы она срасталась снова для новой пытки. Это происходило в каждое мгновение.

Я больше не мог кричать, я лишился уже всего, осталась только способность чувствовать боль. Акробат опустился на колени и вскоре поднялся снова, держа в ладонях горсть сизых слизистых трубок, переплетенных друг с другом, покрытых пятнами крови, жутко воняющих. Молча, с улыбкой, он ткнул этой отвратительной требухой мне прямо в лицо…

Потом он выпустил мои кишки и застыл неподвижно. Они все застыли. Я выпал из ослабших объятий, им под ноги, жалкий, выпотрошенный, валяющийся в вонючей луже собственной крови, перемешанной с вытекающим содержимым кишок. Они безучастно смотрели в то место, где я стоял до того. Их выключили. Я пытался уползти от ужаса, от липкой мерзости, пробиравшей меня даже через боль, уползти от этой сизой страшной горки, недавно бывшей частью меня. Кажется, я все-таки сходил с ума… Но тут меня с верхом накрыла тьма, та самая, что не есть отсутствие света, а отсутствие чего бы то ни было.

…Больше всего я боялся очнуться. Но когда ты можешь бояться, то ты уже очнулся. Единственное, что я мог делать в этой ситуации, — не открывать глаза. Глупо, по-детски, словно думая: если я никого не вижу, значит, и меня не видят…

В затылок упирался узкий твердый край, спинка кресла или что-то вроде того, так как задницей и спиной я чувствовал жесткие поверхности. Мне казалось, что я размазан по ним, как кусок прокисшего и ни к чему не годного теста. Рядом слышались голоса, но никто не пытался меня бить. Пока…

Я лежал долго, упорно, без малейшего движения… Однако бесконечно это продолжаться не могло. Все тело страшно затекло и начало болеть не хуже, чем… нет, я не могу вспоминать это без крика! Резко дернувшись, я уселся прямо и широко открыл глаза.

Мой стул стоял посредине комнаты с зелеными стенами, точно такой же, как та, в которой я начал третий этап своей эпопеи. У дальней стены в креслах устроились трое человек, которых я не мог рассмотреть сразу. Они сидели спокойно и не делали попыток встать или заговорить со мной — очевидно, просто наблюдали.

Дрожа от страха, я опустил взгляд и посмотрел на руку. Цела. Ну да, ведь и нос цел, как это я сразу не сообразил? Мало того, я был еще и совершенно свободен. Ни на руках, ни на ногах не было пут. Ну конечно, им нечего меня опасаться. Я медленно поднял правую ладонь и посмотрел на нее: она ходила ходуном. Потом медленно и осторожно ощупал живот, хотя и догадывался о том, что там нет огромных резаных ран… Однако чувства облегчения не было. Я не мог больше доверять своему зрению, слуху, осязанию и обонянию, ибо все они могут предать мой мозг. Кто знает, вдруг на самом деле они обкорнали меня по-настоящему, а теперь придумали новый трюк и смоделировали целое тело? Нет, я опять на дне ловушки без просвета и надежды выбраться. Все продолжается.

Никаких сил выражать свои отвратительные чувства у меня не было. Казалось, что я с ног до головы придавлен большущей металлической плитой и сдвинуть ее не смогу никогда. Я перевел взгляд с собственного тела на кресла у стены и попытался разобрать, что это за люди и какого черта они здесь делают?

Справа, ближе к двери, сидел человек средних лет в костюме полувоенного покроя, с надменным лицом и гнусными тонкими усиками. Сложив руки на груди, он пристально рассматривал меня. На двух других креслах — абсолютно другие личности: они поерзывали, словно находиться тут им было неловко. Одеты оба были в разные по стилю, но одинаково далекие от строгости костюмы, у одного к тому же поверх был накинут халат. Только прически как-то роднили всех троих — короткие, аккуратные, без всяких там цветных прядей или бантиков. Человек в халате выглядел немного испуганным и постоянно облизывал пересохшие губы, а тот, что отделял его от надменного усача, хмурился и играл желваками.

— Он на нас смотрит, — сказал вдруг человек в полувоенном костюме. Скривив губы, он повернулся к сидящему в Центре и медленно процедил: — Смотрит с правом победителя. Он победил вашу дурацкую программу.

Человек в центре хмыкнул и с презрением отвернулся от говорившего, но потом поглядел на меня и ответил:

— Нас победил не он, нас победил тот предатель, который прячется в недрах Резиденции. Вы просто хотите свалить на нас вину своего друга Монтроза. — Голос у этого парня был жесткий. Он говорил отрывисто и безапелляционно, что не понравилось обладателю полувоенного наряда.