Роберт Хайнлайн - Свободное владение Фарнхэма. Пасынки Вселенной

Одной из основных причин, по которым Летний Дворец был не по душе Мемтоку, являлось то, что здесь ему приходилось иметь дело с той разновидностью слуг, которые имели непростительный недостаток – они не находились у него в подчинении. В принципе, стоило ему только хотя бы намекнуть Их Милости и любого из них постигла бы заслуженная кара, но просить он не любил, с другой стороны, тронь он только кого-либо из них в надежде остаться безнаказанным, мерзавец непременно пожаловался бы своему начальнику. А Мемток считал, что разногласия между старшими слугами ведут к падению нравов среди подчиненных.

– Послание от Повелителя. Их Милость изволит пребывать на обратном пути во дворец. С Их Милостью четыре захваченных дикаря и эскорт. Приказано немедленно подняться на крышу для встречи повелителя и получения распоряжений насчет пленников. Все.

– Все? Черт побери, что это значит – «Все!»? Какие еще пленники? И во имя Дяди, когда он прибывает?

– Все! – стоял на своем посланец. – Послание передано двадцать минут назад. Я искал вас повсюду.

– Вон!

Самым важным в сообщении было то, что Их Милость возвращается домой, а не отсутствует всю ночь. Шеф-повар, Начальник Протокола, Музыкальный Директор, Домоправитель, начальники всех департаментов – он не успевал отдавать приказы: настолько много нужно было их отдать. При этом он не переставал размышлять. Четыре дикаря? Но кому какое дело до дикарей?

На крыше он оказался вполне своевременно. Он обязательно должен был быть там, раз прибывает сам Лорд Протектор.

После прибытия на место, Хью так и не сумел повидаться с Барбарой. Когда поле «предохранительного ремня» исчезло, перед ним предстал совершенно лысый белый человек со злым выражением лица, резкими движениями и хлыстом. Одет он был в белое одеяние, напоминавшее Хью ночную рубашку, если бы не красно-золотая нашивка на правом плече, которую Хью предположительно определил как эмблему повелителя. Та же эмблема повторялась в рубинах и золоте на медальоне, висящем на груди коротышки на тяжелой золотой цепочке.

Человек оглядел его с головы до ног с видимым презрением, и затем передал его с рук на руки другому белому в ночной рубашке. У этого уже не было медальона, но зато хлыст был. Хью потер руку и решил, что не стоит проверять так же эффективен ли этот простой хлыст, как и тот, который был у их повелителя.

Проверил это Дьюк. Сердитый коротышка дал какие-то указания их новому стражу и ушел. Тот отдал какой-то приказ, который Хью, оценив интонации и жест, понял как: «Ладно, вы, пошли», – и пошел.

Дьюк заупрямился. Тогда их провожатый слегка коснулся хлыстом его лодыжки. Дьюк закричал. Остаток пути он проделал хромая – вниз по спуску, затем в очень быстрый лифт, и в конце концов – в освещенную, со стенами, выкрашенными в белый цвет, комнату без окон, которая слегка напоминала больницу.

На сей раз Дьюк сразу понял приказ раздеться и стимуляции с помощью хлыста не потребовалось. Он выругался, но повиновался. Хью отнесся к приказу совершенно спокойно. Кажется, он начал понимать систему. Хлыст применяли здесь так же, как опытный всадник применяет шпоры – заставляя беспрекословно повиноваться, но не причиняя вреда.

Из первой комнаты их перегнали во вторую, поменьше, где в них со всех сторон ударили струи воды. Оператор находился на галерее вверху. Он криком привлек их внимание, а затем жестами показал, что они должны скрестись. Они начали соскребывать с себя грязь. Водяные струи исчезли и их обдало жидким мылом. Они еще раз помылись, их сполоснули, после чего им пришлось помыться еще раз. Мытье сопровождалось жестами, недвусмысленно свидетельствовавшими о том, каким тщательным должно быть мытье. Струи воды стали очень горячими, затем холодными и, наконец, сменились потоками горячего воздуха.

Хью все это напоминало автоматическую посудомойку, но все же, помывшись, они стали намного чище, чем когда-либо за все время своего пребывания в этом мире. Помощник банщика затем налепил им на брови полоски липкого пластыря, втер им в голову какую-то эмульсию, затем ее же – в их бороды, уже довольно заметные, так как в этот день они не брились, в их спины и грудь, ноги и руки и, в конце концов, в их лобки. Прежде чем Дьюк подчинился последней процедуре, он сподобился заработать еще одно угощение хлыстом. Зато после этого, когда им хошь – не хошь, пришлось вытерпеть клизмы, Дьюк стиснул зубы, но подчинился. Ватерклозет присутствовал здесь в виде небольшого отверстия в полу, и где кружился водоворот. Затем им очень коротко обстригли ногти на руках и на ногах.

После этого их снова вымыли. Вода смыла наклейки на бровях. А заодно и все их волосы. Когда они вышли из бани, они были абсолютно лысыми, если не считать бровей.

Банщик заставил их прополоскать рот, опять же показав им, что от них требуется и затем длинно сплюнув в водоворот. Они прополоскали рот трижды – жидкость была приятна на вкус, хотя и немного едковата – и когда закончили эту процедуру, Хью обнаружил, что его зубы теперь кажутся более чистыми, чем когда-либо раньше. Он почувствовал себя абсолютно чистым, оживленным, и просто-таки сочащимся благополучием, но вместе с тем у него остался от всего этого неприятный осадок, как будто над ним издевались.

Их провели в следующую комнату и обследовали.

Обследовавший их человек носил обычную белую ночную рубашку и небольшую эмблему на тонкой золотой цепочке, но не нужно было диплома, чтобы догадаться о его профессии. У постели больного он вел себя так, что вряд ли когда-нибудь разбогател бы практикуя, решил Хью. Он внимательно осмотрел его, затем обследовал. В нем было что-то от военного врача, он вел себя не то что бы недоброжелательно, но довольно безразлично.

Он очень удивился и заинтересовался съемным мостом, который обнаружил во рту Хью. Он внимательно осмотрел его, затем обследовал дыру, которую тот прикрывал, передал мост одному из своих помощников и отдал какое-то распоряжение. Помощник ушел и Хью подумал о том, что жевать ему будет не так удобно, как раньше.

Врач потратил на них по часу или даже больше, пользуясь инструментами, которых Хью никогда не видывал – единственными тестами, знакомыми ему, были измерения роста, веса и давления. С ними обоими что-то делали, но ни одна манипуляция не причинила им боли – никаких скальпелей или подкожных инъекций. За это время мост принесли обратно и Хью получил разрешение вставить его на место.

Но обследования и процедуры часто казались им унизительными, хотя и не болезненными. После одной из них, когда Хью уложили на стол, с которого только что отпустили Дьюка, молодой человек спросил:

– Ну и как тебе все это, отец?