Роберт Хайнлайн - Марсианка Подкейн. Космический патруль

– Все очень просто, – ответил он. – Я купил новую зубную щетку. Разве нужно что-нибудь еще?

Я сказала ему, что он совершенный дикарь, а он усмехнулся и взъерошил мне волосы. Спрашивается: пресыщусь ли и я когда-нибудь космическими полетами? Наверное, да, если мне суждено стать астронавтом. Правда, Па говорит, что половина смака состоит именно в сборах… так что пресыщаться, пожалуй, не стоит.

Как бы то ни было, мама все-таки умудрилась вовремя привезти меня в челночный космопорт Марсополиса, со всем багажом и тысячей бумажек – билеты, медицинские справки, паспорт, универсальный комплект для идентификации, гарантийный сертификат родителей, три вида валюты, аккредитивы, свидетельство о рождении, полицейский сертификат, справка Службы Безопасности и не-помню-что-еще-с-печатями. Все было как полагается; я жонглировала свертком, который не влез в чемоданы, одна шляпка была у меня на голове, а другая – в руке.

(Хоть убейте, не знаю, куда потом подевалась эта вторая шляпка. Наверное, так и осталась на Марсе, но я обошлась и одной.)

Прощались мы нежно и со слезами (когда Па обнял меня, мне даже расхотелось улетать). А тут еще в порт приехали человек тридцать моих одноклассников (честное слово, не ожидала), да еще с плакатом: БОН ВОЯЖ, ПОДКЕЙН! [Счастливого пути, Подкейн! (франц.)]

Все мы перецеловались и если бы кто-нибудь из нас был нездоров, началась бы серьезная эпидемия. Меня поцеловали даже те мальчики, которые раньше даже не пытались. Я вовсе не какая-нибудь недотрога, если браться за дело спокойно и без грубостей. По-моему, инстинкты надо развивать так же, как и разум.

Только на борту челнока я обнаружила, что мне сломали корсет – папин подарок. Наверное, именно тогда я потеряла вторую шляпку – точно теперь не узнаешь. Я бы растеряла весь багаж, но дядя Том был настороже. Кроме всех прочих, нас провожали фотографы и корреспонденты – конечно, не меня, а дядю. Все кончилось разом – челнок ждать не может, он должен стартовать в определенную секунду, чтобы попасть в Деймос, хотя тот и движется гораздо медленнее Фобоса. Репортер из «Боевого Клича» до последнего силился выпытать у дяди Тома его мнение о предстоящей конференции Трех Планет, но дядя лишь указал на свое горло и прошипел:

– Ларингит.

Мы вошли в челнок и люк за нами закрылся. Наверное, это был самый мимолетный ларингит в анналах медицины: по дороге в порт дядя Том говорил совершенно нормально, в челноке – тоже.

Все челночные полеты похожи друг на друга; на Фобос ли, на Деймос ли – без разницы, Но нельзя привыкнуть ни к первому взвыву двигателей, ни к перегрузке, когда дышать-то трудно, не то что шевелиться. И в невесомости всегда странно и жутковато. Хвала Господу, желудок и вестибулярный аппарат у меня в норме, но все равно – подташнивает.

На Деймосе – та же невесомость: у спутников почти нет собственного притяжения. Поэтому прежде чем отстегнуть ремни, надо надеть подошвы с присосками Деймос отличается-таки от Фобоса, но природа-матушка тут не при чем. Фобос – часть Марсианской Республики и лететь туда можно безо всяких формальностей. Нужны только деньги, свободный день и привычка к пикникам в космосе.

А Деймос – вольный порт, он навечно арендован Администрацией Договора Трех Планет. Преступник, объявленный к розыску в Марсополисе, может здесь пересесть с корабля на корабль прямо на глазах у полицейских, а те не посмеют и пальцем его тронуть. В таком случае нужно возбудить дело в Верховном Межпланетном Суде, что на Луне, выиграть процесс и при этом доказать, что этот тип виновен не только по нашим, но и по интерпланетным законам… а уж потом просить прокторов Администрации арестовать его, если он все еще околачивается на Деймосе, что, сами понимаете, маловероятно.

Все это я знаю из школьного учебника «Основы марсианской политики». В главе «Экстерриториальность» все это убралось на полстраницы. Теперь мне дали время припомнить школьный курс: как только мы вышли из челнока, нас тут же заперли в комнате под лицемерным названием «Зал для гостей». Мы ждали «процедур». Через стеклянную стену комнаты я видела холл космовокзала – люди куда-то спешили, делали что-то непонятное, но интересное. Нам же приходилось сидеть в компании чемоданов и синеть со скуки.

С каждой минутой я все больше наливалась злобой, что на меня совсем не похоже – от природы я приветлива и любезна.

Подумать только, неужели моя мама построила все это для того, чтобы меня держали в стеклянной коробке, как белую мышь в виварии.

(Честно говоря, мама только достраивала Деймос, начали-то марсиане, когда у них под рукой оказался блуждающий астероид. Бог весть сколько миллионов лет назад космос им надоел, и все свое время они с тех пор тратят на разбор того-и-этого-не-разбери-поймешь. Так что Деймос был здорово запущен, когда за дело взялась мама. Ей пришлось полностью его перестраивать, от скорлупы до косточки.)

Как бы то ни было, все, что я видела сквозь стеклянную стенку, было плодом маминых талантов, изобретательского и инженерного. Я начала закипать. Кларк уединился в углу с каким-то типом, они тихо беседовали. Несмотря на свои антисоциальные наклонности, Кларк везде и всюду находит знакомцев, хоть бы и во втором колене. Временами он напоминает мне функционера какого-то подпольного братства – у него довольно сомнительные знакомые, и он никогда не приводит их домой.

Злиться на пару с Кларком – одно удовольствие: он всегда готов помочь ненавидеть что-нибудь ненавистное и при этом найдет резоны, из которых станет ясно, что положение еще даже, чем тебе думалось вначале. Но он был занят, так что оставался только дядя Том. Ему-то я и стала жаловаться, как, мол, возмутительно, что свободных граждан Марса на марсианской же Луне держат взаперти, словно зверей, и все из-за Администрации Договора Трех Планет и ее дурацких правил.

– Политики! – процедила я. – Честное слово, я все устроила бы гораздо лучше.

– Конечно, – серьезно согласился дядя. – Но ты еще не все понимаешь.

– Еще как понимаю!

– Нет, голубка моя. По-твоему, было бы логичнее позволить пассажирам шататься по магазинам. И это верно: зачем держать тебя здесь, когда ты могла бы осчастливить дюжину спекулянтов своими деньгами. То, что для тебя – мелочь, для них – мечта всей жизни. И вот ты произносишь: «политики», словно это какая-то брань, и думаешь, будто все объяснила. – Он перевел дух. – А вот это НЕ верно. Политика – вовсе не зло, это самое чудесное из людских изобретений. Хорошая политика – и все прекрасно… плохая – тоже хорошо.

– Как это? – вымолвила я.

– А ты подумай сама. Политика – это способ вести дела… без драки. Мы торгуемся из-за каждой мелочи, в чем-то уступаем друг другу, причем каждый думает, что обжулили именно его, спорим до хрипоты и, наконец, кое-как договариваемся, не разбивая при этом голов. Вот что такое политика. Есть и другой способ – разбить-таки эти головы… Так и бывает, когда одна или обе стороны больше не желают торговаться. Поэтому-то я и говорю, что хороша даже плохая политика… ведь единственная альтернатива – насилие и страдания.