Юрий Корчевский - Пушкарь (сборник)

Из гавани потянулись суда. Вышли и мы. Забрались мористее, не теряя из виду берег. Плыть ближе было опасно – полно мелей и маленьких необитаемых островков. Был даже остров побольше – Капри, который мы оставили по правому борту.

И тут случилось происшествие, нарушившее наши планы. Вперёдсмотрящий вскричал:

– Вижу прямо по курсу предмет!

Команда бросилась к бортам, пытаясь разглядеть, что там болтается вдали.

Через полчаса мы приблизились настолько, что разглядели обломок мачты и человека, судорожно цеплявшегося за неё. Сбросили ход, убрав паруса.

Четверо из команды уселись в ялик, что болтался у нас за кормой на буксире. Ялик – маленькую гребную лодку – мы держали для подобной оказии – непредвиденных случаев, которые возникают в плавании. Так велось на всех судах – доставить ли хозяина на берег, лоцмана или мытаря. Свой ялик мы потеряли во время шторма, когда нас выбросило на побережье Ливии, и в Римини мы купили новый.

Гребцы несколькими взмахами вёсел подогнали ялик к обломку мачты, затащили горемычного морехода на борт и вскоре уже притёрлись бортом к ушкую.

Потерпевший кораблекрушение бедолага был слаб, его обвязали верёвкой и подняли на судно. Человек был измучен и не мог идти сам.

Мы перенесли пострадавшего в каюту, и я его осмотрел. Травм, слава богу, не было, но длительное пребывание в прохладной воде и без пищи давали о себе знать.

Мы напоили его разбавленным и подогретым вином, сняли жалкое изорванное рубище, в кое превратилась его одежда, растёрли докрасна кожу, одели в сухое.

Постепенно лицо незнакомца порозовело, он перестал дрожать от холода, согревшись. Мы – двое купцов и кормчий, а также я, стояли рядом, горя желанием услышать рассказ о том, что произошло.

Я попытался говорить с ним на итальянском – не понимает, на английском – с трудом, подбирая слова. Он указал пальцем на себя: «Жан, Марсель».

Кое-как, на смеси английского, нескольких французских слов и языке жестов удалось понять, что судно их попало в шторм и, получив повреждения, затонуло. Ему повезло – он ухватился за обломок мачты и так продержался двое суток. Где остальные члены экипажа и что с ними, Жан не знал.

Затем, коверкая слова, Жан попросил доставить его в Марсель, пообещав хорошо заплатить.

Кондрат, взяв бороду в кулак, задумался.

– А сколько до Марселя этого хода?

Я прикинул расстояние до южного побережья Франции – получалось дней пять-шесть. Кто же может сказать точнее, если скорость нашего ушкуя зависит от ветра, надувающего парус. Нет ветра – и парус висит безвольно, лишая судно хода и маневра.

– И сколько он заплатит? – спросил меня Кондрат.

Я потёр большой и указательный пальцы. В России да и во всей Европе этот жест был распространен и понятен любому человеку.

Жан бойко затараторил на французском, из которого я ничего не понял. Спохватившись, он перешёл на сносный английский. Насколько я его понял, Жан – человек небедный, погибшее судно принадлежало ему, он понимает сомнения владельца ушкуя и готов по прибытии заплатить десять золотых луидоров.

– Слышь, Юра, что это за деньги такие?

– Ихние, навроде дублонов или флоринов.

– Вот же скупой французишка. Мы его от смерти спасли, теперь неделю до Марселя, а потом ещё и назад – это же сколько времени потеряем! Скажи ему – двадцать!

Удалось договориться на пятнадцати.

Мы отвернули от берега и взяли новый курс, забирая левее, с расчётом пройти рядом с островом Корсика.

Жан сновал по кораблю, с удовольствием ел кашу с мясом. Вот сухари наши из чёрного хлеба ему не понравились.

За несколько дней, проведённых на судне, Жан почти сдружился с командой: был весел, не чурался работы, помогая матросам при перемене галса подтягивать шкоты. В общем – освоился. И тем неожиданнее было его поведение, когда мы уже обходили остров Корсика с севера, собираясь лечь на Марсель.

С запада к нам направился небольшой – не больше нашего ушкуя по размеру – корабль. Генуя была в дружеских отношениях с Францией, и поэтому мы к появлению их корабля отнеслись спокойно. Расстояние между нами и кораблём быстро сокращалось. И вёл он себя подозрительно: явно шёл нам наперерез и, когда приблизился, стало ясно, что это военный корабль. На носу стояла маленькая пушчонка на вертлюге, на палубе сновали моряки в форменной одежде.

Приблизившись на кабельтов – меньше двухсот метров, – пушка выстрелила, и ядро шлёпнулось у нас перед носом прямо по курсу. На всех флотах это был приказ остановиться.

Кондрат пожал плечами и отдал приказ убрать парус, что матросы тотчас и выполнили.

Ушкуй начал терять ход и, пройдя немного по инерции, встал. Остановился и военный корабль.

Мы увидели, как в шлюпку спустились матросы, и она шустро направилась в нашу сторону. Гребцы работали слаженно, подчиняясь командам офицера, сидящего на корме за румпелем. Что-то мне это всё перестало нравиться, попадал я уже в подобные передряги.

Времени для принятия какого-нибудь решения было мало, но как всегда в чрезвычайных ситуациях, мозг мой работал быстро.

Я метнулся в трюм, вытащил два больших кувшина с вином, купленным для команды ещё в Бари. Кондрат сунулся было ко мне с расспросами, но я, рявкнув: «Потом!», начал лихорадочно рыться в своей суме. Я вспомнил о страшном оружии властителей Европы.

Ещё во Флоренции я выпросил у Агульи порошок цикуты – высушенного и растёртого сока ядовитого растения. Оно и в России растёт на заболоченных луговинах, по берегам рек. В полых камерах толстого, мясистого корневища цикуты, или веха, скапливается ядовитый сок. Отравление наступает быстро – в течение нескольких минут. Вначале появится горечь во рту, боль в животе, затем расстройство дыхания, бред, судороги и смерть от паралича дыхания. Конечно, я выпрашивал цикуту не для того, чтобы отравить кого-нибудь. В малых дозах в составе мазей цикуту с успехом можно использовать для лечения больных суставов. Вот о ней я и вспомнил сейчас.

Улучив момент, когда на меня никто не смотрел, я высыпал порошок в кувшины с вином. Почему мне в голову пришло именно это решение, до сих пор не пойму.

Шлюпка пристала к борту ушкуя, наши матросы сбросили верёвочный трап. На борт поднялись четверо моряков в смешных шапочках с помпоном. Замыкал делегацию офицер в треуголке. Военная форма не оставляла сомнений – французские моряки.

Офицер вышел вперёд, заговорил по-французски. Жан ринулся было к нему, но Кондрат удержал его рукой. Видя, что его не понимают, офицер с лёгкостью перешёл на итальянский.

Я вышел из каюты, перевёл Кондрату его слова.

– Кто хозяин судна?

Кондрат выступил вперёд.

– Я.

– Наш корабль королевского флота Франции патрулирует эти воды, препятствуя перевозке оружия врагам короны. Я должен досмотреть корабль.