Антон Дубинин - Узкие врата

— Пойдемте, сын мой.

И они пошли.

Лысый человек шагал впереди — спокойно, без лишней суетливости; назад Рик не оглядывался — не хотел. Они были на минус первом этаже — «сверденкрейцер» не ошибся, снова поглядел в лифте на панель с кнопками — и голубая джинсовая рубашка его слегка прилипла к спине между лопаток. Лифт ходил от третьего до минус седьмого этажа.

…Такой красивенький, весь в голубом. Дурацкая эта рубашечка. Мама, как же здесь нехорошо. Ох, Господи, пожалуйста… Выведи меня отсюда.

Надо будет кому-то позвонить, засела в мозгу неотвязная мысль. Кому-то… позвонить. Уже сегодня вечером я буду дома, там, в нашем подвале с мечами по стенам и круглым столом. Это будет очень скоро. Очень.

— Сюда, сын мой.

Над дверью был овальный фонарь — как перед врачебным кабинетом: такие загораются, когда можно входить следующему посетителю. Круглый тимпан — ха, как перед входом в церковь, пронеслось у Рика в голове — с надписью по кругу: «Один Бог, одна вера». При чем тут это? При чем вообще тут я?..

Отец Александр, склонившись, ковырял ключом в замке. Лампы дневного света — синеватые, невыносимо яркие — горели, тихо гудя. Одна из ламп в конце коридора слегка мигала, выдавая рулады, по частотам напоминающие головную боль. Рик на мгновение прикрыл глаза.

Руки он теперь держал в карманах — в узких карманах джинсов, сжав там кулаки. Впрочем, из одной руки получился, кажется, не кулак, а фига. Он смотрел в затылок Желтому Кресту, у которого что-то там не заладилось с замком — и видел складочки на его шее, короткий ершик волос из-под черной шапочки, дужку очков… Дужку очков, в одном месте замотанную черной изолентой. Наконец открыл, толкнул дверь от себя — свет зажегся автоматически, невыносимо-яркий, Рика слегка подтолкнули в спину, и он вошел.

…Нечто вроде зубоврачебного кабинета. Белые стены — крашеные, пустые, только на одной — распятие. Черное, кажется, деревянное, а может, и пластиковое, с белой скорченной фигуркой Спасителя. Никаких окон (впрочем, что это ты, Рик, какие окна, это же минус первый этаж… Посреди — кресло, совсем уж зубоврачебное, высокое, привинченное круглой ножкой к полу; подлокотники… На них какие-то хитрые приспособления ( для рук… Это фиксаторы рук. И там, на платформе внизу, такие же… браслеты.) Колпак — большой, как в парикмахерской для сушки головы. Какие-то проводки. Железный ящичек. Аккумулятор? Или что это за штука? У правой стены — большая панель с какими-то кнопками и рукоятками, стеклянные панельки с цифрами и стрелками (похоже на рубильник в коридоре… На такие щиты, считающие электричество, которые есть в каждом доме. А вот за такие же ручки любят дергать очень умные шутники, чтобы во мгновение ока оставить квартиру соседей без света…)

А это что? Телефон? Да, только, кажется, без диска или кнопок. Только трубка и корпус.

Длинное устройство на ножке, похожее на бормашину — склонившееся над белым клеенчатым креслом, как голодная цапля. Господи, что…

…Зубного врача Рик боялся с детства. Не боли боялся — что-что, а терпеть он умел, научишься с таким-то отчимом!.. Нет — ожидания, клеенчатого кресла, запаха больницы и безнадеги, яркого света в глаза, ощущения жуткой безысходности, беспомощности, когда твои слишком короткие ноги не достают до пола, а человек в белом халате, с жужжащим орудием мучений в руке равнодушно поворачивается к тебе — открой-ка ротик, мальчик… Рику даже пару раз снились зубоврачебные кошмары — долгая очередь, смутный запах беды и беспомощности, скрип кожаного кресла, блестящие инструменты, страшные своей непонятностью… Ма-а-маа!..

…Рик сморгнул. Наглость его куда-то подевалась; кажется, он и вправду начал понимать. Только разум пока отказывался верить в происходящее — а тело уже реагировало, как могло: ладони, сжатые в карманах, стали холодными и липкими, а низ живота сдавило от противного напряжения, горячей слабости. Рик понял, что ему срочно нужно в туалет.

Белый свет, тоже лампы дневного света, но такие яркие, не голубоватые, как в коридоре, их тихий, почти неразличимый гул… как в метро. Все предметы, идеально чистые, блестящие — клеенчатое кресло, стекло и пластик панелей, никелированная сталь — отбрасывали невыносимо резкие четкие тени. Совсем короткие — свет-то сверху.

Рик увидел свою собственную тень, расплывшуюся под ногами, как чернильное пятно. Из такого же черного пятна обернулся отец Александр — в ярком свете его кожа была желтоватой, нездорово-пергаментного цвета, очень старой. Рик слегка опустил глаза, не в силах почему-то смотреть на него ( он ужасен, ужасен… Как вурдалак ), достал из карманов руки. Их кожа, влажная, противная… старая.

— Ну что, сын мой, вы начинаете понимать?..

Рик начал — ровно с этих слов. Самый настоящий страх сдавил ему горло изнутри, на лбу выступила легкая испарина (хотя здесь было, кажется, холодно…) Но этого всего не может быть, — изо всех сил крикнул его разум. Этого не бывает. Это сейчас кончится, сейчас я… очнусь.

— Этого… не может быть, — выговорил он, чувствуя, как трутся друг о друга, словно трут, его очень сухие губы. — Вы… хотите запугать меня. Это противозаконно.

Вот, вот оно, спасительное слово. Противозаконно.

— Если это то, что я думаю… Камера пыток, — последнее слово выговорил, как выплюнул, — то вам не хуже меня известно… Что Декларация Прав Человека запрещает — (даже выговорить слова можно с большой буквы! И как хорошо, Рик, что ты это читал!.. И как хорошо, что ты это читал совсем недавно! И, почти наизусть, стараясь четкостью речи изгнать жуткий призрак,) — нанесение телесных повреждений в целях получения информации.

Отец Александр (Господи, чей он отец ? Это же даже не человек… Это вурдалак. С черной замотанной дужкой очков, с серыми небольшими глазами — спокойный, устало-деловой взгляд заработавшегося чиновника) — отец Александр слегка нахмурил брови. Так как бровей у него не было, нахмурилась скорее кожа на лбу. Но это была не хмурость недовольства… Скорее смех, да, скорее уж смех.

— Молодой человек, — голос его, постаревшего в ярко-белом свете, вызывал ассоциации с очень терпеливым учителем. — Сын мой, вы же на вид кажетесь таким умным юношей… Что ж вы несете такую чепуху? Нанесение повреждений, Боже ты мой… Разве непонятно — чтобы заставить человека говорить, вовсе необязательно наносить ему хоть какие-то повреждения. Современная технология позволяет… да, вполне… чтобы человек с волей одержимого через пять минут рассказал и написал все, что угодно. Маленькая дырочка в коже, крохотный электрод… Или шприц. Да что я вам рассказываю, в самом деле. За соблюдением прав человека здесь следит миротворческая полиция. Собственно говоря, я — единственная преграда между вами и ними.