Антон Дубинин - Поход семерых

— Я волновалась, — извиняющимся тоном объяснила девушка. Она была в плотно запахнутом отшельниковом пальто — наверное, эта черная рванина пребывала с ним все тридцать лет его уединенной жизни. — Я думала, с тобой что-то не так. Но если все хорошо, я могу уйти…

— Да вот еще, — рванулся Аллен из спальника, забыв про свою наготу. — Я уже все сделал, что хотел сделать один. Залезай сюда немедленно и закрой вход — а то комары налетят…

Клара послушно влезла внутрь, свернулась калачиком. Черные блестящие ее волосы свободно рассыпались по изъеденному молью сукну. Четырехместная палатка для двоих была просто дворцом по обилию свободного места, но Клара занимала только крохотный уголок.

— Да иди сюда, — изумился Аллен сиротскому поведению девушки. — Ты что, стесняешься? Сто раз бок о бок спали, когда мне жребий выпадал…

— Мне все кажется, что я тебе мешаю, — призналась Клара, но пересела к нему. Аллен, расстегнув спальник, предложил ей половину, стараясь при этом не особенно торчать наружу своим голым телом. Светильник чуть потрескивал, и в его мигающем свете поэт увидел, что Клара на редкость хорошо выглядит — впервые за последнюю неделю. Щеки ее утратили сероватый оттенок бледности, и на них проступило даже нечто вроде румянца.

— Слушай, можно я сниму это пальто? Оно грязное и колючее…

Аллен кивнул, и девушка одним движением скинула громоздкую одежду с плеч. Под ней она оказалась только в тоненькой голубой майке, не достающей даже до колен. Кожа ее сверкнула белизной, и Аллен почему-то отвернулся.

— Знаешь, — начала Клара таким голосом, будто долго готовилась сказать и не могла, — у меня к тебе разговор. Очень важный. Я хочу тебе сказать одну вещь.

Она смотрела чуть в сторону и вниз. Ноги ее были прикрыты, а вот плечи слегка дрожали от холода. Аллен придвинулся и натянул на нее спальник.

Она легко прижалась к нему, и от этого прикосновения — ошарашивающе близкого — по коже юноши словно пробежал электрический разряд.

— Только если эта вещь покажется тебе дурной или еще как-то отвратит тебя, ты мне сразу же скажи. Хорошо?

— Да, конечно, — прошептал Аллен, внутри которого что-то медленно разгоралось. Он лежал вытянувшись, не в силах пошевелиться или прикоснуться к ней.

— Тогда я скажу… Я люблю тебя. Это правда.

С минуту Аллен лежал в пустоте, и мир рушился вокруг него. В звенящей тишине он открыл глаза и встретил ее взгляд — темный и бездонный в слабом свете. В глазах ее стояли слезы. От любви плачут, как от боли, вспомнил Аллен — и задрожал.

— Как же так случилось? — Это было все, что он смог спросить. Тихо, так что даже сам не услышал своих слов. Но Клара услышала.

— Так уж случилось. Наверное, так должно было быть.

— Ты же — монахиня. — И Аллен тут же трижды проклял себя за тупость. Ну зачем, зачем он это сказал?!

— Нет. Я послушница. Разница очень велика. Тот, кто еще не принес обетов, дает себе испытательный срок, чтобы понять, чего он на самом деле хочет и где его истинный путь. И теперь я знаю наверняка, и я свободна.

Аллен с трудом перевел дыхание. Происходящее было невероятным, безумным, невозможным. Наваждением. Или чудом. Неужели же это случается с ним, Алленом Персивалем, маленьким и худым, с торчащими ребрами, с неуклюжими руками, с припухшим синяком на подбитом Эйхартом глазу?..

«Господи, какая она красивая, — подумал он отчаянно, — как я хочу к ней прикоснуться. Господи, хоть бы кто-нибудь мне сказал, что я, чума побери, должен с этим делать? ..»

Клара сидела неподвижно и смотрела вниз. Потом она подняла голову, и Аллен увидел, что по щекам ее ползут ясные слезы.

— Что же ты молчишь? — прошептала она, смаргивая крупные капли. — Я же жду. Скажи мне.

Люблю ли я тебя?..

Конечно, да. Но это совсем не то, это совсем другое. Ведь она была его боевым товарищем, рыцарем того же ордена, одним из своих , и он любил ее. Единственная девушка в компании парней, редкая красавица — да еще и друг, и конечно же, все они были немножко влюблены в нее. Все… кроме, разве что, Йосефа. Немножко влюблены, и каждый отдал бы, не задумываясь (и отдавал), свою кровь, каждый, засыпая, мог представить себе ее шелковые губы возле своих. Но Аллен стыдливо гнал такие мысли всякий раз, когда они его посещали, хотя и воровато оглядывался, когда стерег ее, купающуюся, на берегу. И Марк… но при чем тут вообще Марк? Это другая история, и все, оказывается, совсем иначе…

— Ты любишь меня?..

— Клара… Милая. Конечно, я люблю тебя. Но…

— Что — но? — На лице ее написалось острое страдание. — Нет. Не говори ничего этого, не лги. Только — да или нет.

Руки ее прикоснулись к его голым плечам. Он чувствовал цветочный запах ее волос и еще какой-то — невообразимый — аромат ее кожи. На миг лицо Марка проплыло перед внутренним взором — суровое лицо, искаженное болью. «Я не хочу причинять боль своему другу, это будет удар ниже пояса, это будет рана в сердце. Я не хочу делать этого с ним…» Но Клара тоже была его другом, и этот друг сейчас дрожал рядом с ним, уязвимый, как человек без кожи. Лицо ее горело, ей было стыдно и уже больно. И Аллен не хотел причинять своему другу боль.

«А что нужно тебе? — спросил в голове голос, похожий на мамин. — Пойми это и сделай так, чтобы больно было только одному».

— Да, — прошептал он, отталкиваясь от вышки и ныряя в неимоверную пропасть, и ветер засвистел, принимая в себя его тело. — Да, я люблю тебя. Да. Да. Да.

— Свет мешает мне, — прошептала Клара, отстраняясь, и прикрыла ночничок рукой. На миг ее ладонь засияла живой кровью (… кровь пятерых …), а потом стало темно. В темноте Аллен услышал легкий шорох, непонятный звук — и узнал его: это был шорох снимаемой одежды.

— …Знаешь, я поняла: это тоже Грааль… Помнишь, Йосеф сказал — любовь не может мешать любви. Помнишь?.. Я выбрала правильно. Это похоже на… рождение. Или на смерть, наверное.

— На розу, — прошептал Аллен, чувствуя под ладонями ее шелковую кожу, какие-то сокровенные линии чужой плоти, почти слившейся с его. Лицо его горело, и он был счастлив, что этого не видно в темноте. Впервые он прикасался к женщине так , и его целомудренная плоть горела и распускалась с каждым мигом. Это было даже похоже на боль. Значит, вот что это такое. «Милая моя любовь, вот как люди превращаются в огонь. Как остро я все чувствую, будто у меня содрана кожа. Если ты… прикоснешься ко мне… там , я умру, наверное. Нам будет больно, и будет стыдно, но мы сделаем это любовью. Мы превратим это в розу, потому что она там есть».

Губы их соприкоснулись и слились, в голове и во всем теле у Аллена взорвался фейерверк, он стиснул ее изо всех сил — так что маленький серебряный крестик вонзился ему ребром в грудь.