Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 10

Итак, мы с Филом отправились туда пешком. От строений Конторы до отеля было недалеко. Около семи минут своим ходом.

— Ты уже закончил писать элегию на меня? — спросил я.

— Еще над ней работаю.

— Ты двадцать лет это говоришь. Поторопился бы, чтобы я успел прочесть.

— Я могу показать тебе несколько очень милых… на Лоурела, на Джорджа, есть даже одна на Дос Сантоса. В моей картотеке все виды заготовок — из разряда трафаретов — для людей менее выдающихся. Однако твоя — целая проблема.

— А именно?

— Я вынужден постоянно ее обновлять. Ты ведь не стоишь на месте — живешь себе, радуешься, делаешь что-то.

— Не одобряешь?

— Большинство людей имеют честь что-то делать с полвека, а затем они замирают на месте. С их элегиями нет проблем. У меня такими шкафы забиты. Но, боюсь, твоя должна быть вещью свежеиспеченной с диссонансом в конце. Я не люблю так работать. Мне нужны годы, чтобы все хорошенько обдумать, чтобы тщательно оценить жизнь моего героя, и без вмешательства со стороны. А вы, те, кто живет свои жизни, как в народных песнях, с вами хлопот не оберешься. Думаю, ты хочешь, чтобы я написал тебе эпос, но я становлюсь слишком стар для этого. Иногда я засыпаю на ходу.

— По-моему, ты просто водишь меня за нос, — сказал я ему. — Другие заполучают свои элегии, мне бы хотя бы парочка хороших детских стишков.

— У меня такое чувство, что твоя вскоре будет закончена, — заметил он. — Я постараюсь вовремя сделать для тебя экземпляр.

— О! Из каких таких глубин проистекает сие чувство?

— Кто может локализовать источник вдохновения?

— Ты.

— Это снизошло на меня, когда я медитировал. Я был занят сочинением элегии на веганца — конечно, просто так, в порядке упражнения — и вдруг поймал себя на мысли: «Скоро я закончу элегию на грека». — Немного помолчав, он продолжал: — Концепция этой вещи такова: ты — как два человека, один ростом выше другого.

— Это можно сделать, если я встану перед зеркалом и буду переносить вес с ноги на ногу. У меня одна нога короче другой. Таким образом я концептуализирую твою идею. Ну и что дальше?

— Ничего. Ты все это не совсем правильно понимаешь.

— Это культурная традиция, против которой у меня никогда не было достаточного иммунитета. Вроде моей слабости к узлам, лошадям — Гордия, Троя… Сам знаешь. Мы прилипалы.

Он молчал на протяжении десяти последующих шагов.

— Так перья или свинец? — спросил я его.

— Пардон?

— Это загадка калликанзаросцев. Выбирай.

— Перья?

— Ты ошибся.

— А если бы я сказал: «свинец»?

— Ну… У тебя только один шанс. Правильный ответ тот, который нужен калликанзаросцу. Ты проиграл.

— Это слегка смахивает на приговор.

— Такова Калликанзароя. Скорее греческое, чем восточное коварство. Не столь непостижимое. Поскольку твоя жизнь часто зависит от ответа, калликанзаросец, как правило, предпочитает, чтобы в проигравших был ты.

— Почему?

— Спроси при встрече у какого-нибудь калликанзаросца, если представится такой случай. Они натуры неуправляемые.

Мы вышли на нужную авеню и повернули по ней.

— С чего это тебя вдруг снова заинтересовал Редпол? — спросил Фил. — Ты ведь давным-давно ушел оттуда.

— Я ушел в подходящее время, и все, что меня интересует, это оживает ли он снова — как и в прежние дни. Хасан мнит себя шишкой, поскольку всегда обеспечивает успех, и я хочу знать, что там у них в загашнике.

— Ты не встревожен тем, что они тебя отыскали?

— Нет. Возможно, в этом есть свои неудобства, но я сомневаюсь, что это меня свяжет.

«Роял» засверкал перед нами, и мы вошли, прямиком направившись в номер люкс. Когда мы шагали по ковровой дорожке коридора, Фил в порядке констатации заметил:

— Опять я создаю помехи.

— Похоже, что так.

— О'кей. Десять против одного, что ничего ты не разнюхаешь.

— На это ставить не буду. Возможно, ты и прав. Я постучал в дверь из темного дерева.

— Привет, — сказал я, когда она открылась.

— Входите, входите. И мы вошли.

Десять минут мне потребовалось, чтобы перевести разговор на прискорбную тему избиения Бедуина, поскольку там была Красный Парик, сбивавшая меня с толку тем, что была там и сбивала с толку.

— Доброе утро, — сказала она.

— Добрый вечер, — сказал я.

— Есть что-нибудь новенькое в Искусствах?

— Нет.

— В Монументах?

— Нет.

— В Архивах?

— Нет.

— Какая интересная у вас работа!

— О, все романтики из конторы информации — это они создали ореол, растрезвонили про нас чего нет. А в действительности мы лишь обнаруживаем, восстанавливаем и сохраняем письменные следы и остатки материальной культуры человечества.

— Что-то вроде старателей культурной помойки?

— М-да… Думаю, сказано точно.

— Но зачем?

— Зачем что?

— Зачем вы это делаете?

— Кто-то должен, ведь это культурная помойка. Так что постараться стоит. Свою помойку я знаю лучше всех.

— Ты одержим, при том что и скромен. Тоже хорошо.

— Когда я просился на эту работу, было не так уж много из кого выбирать, — а я знал, где припрятано огромное количество помоек.

Она протянула мне питье, сама сделала полтора глоточка из своего бокала и спросила:

— Они еще и вправду вокруг нас?

— Кто? — поинтересовался я.

— Старые боги. Корпорация божеств. Вроде Ангелсу. Я думала, что все боги покинули землю.

— Нет, не покинули. То, что в большинстве своем они похожи на нас, не означает, что они ведут себя так же, как мы. Когда человек покидал землю, он не предложил им отправиться вместе с ним, а у богов тоже есть гордость. Однако, возможно, они должны были остаться, — есть такая вещь под названием ананке, смертная участь. Никому ее не миновать.

— Как и прогресса?

— Да. К вопросу о прогрессе. Как Хасан прогрессирует? Когда я видел его в последний раз, он остановился на мертвой точке.

Уже на ногах. Орясина. Толстая черепушка. Здоровехонек.

— Где он?

— Дальше, налево, Зал для игр.

— Пожалуй, я схожу выразить ему свое сочувствие. Прощаешь?

— Уже прощен, — сказала она, кивая, и пошла послушать, как Дос Сантос говорил с Филом. Фил, естественно, приветствовал такое пополнение.

Никто не отметил мой уход.

Зал для игр находился в другом конце длинного коридора. Подходя, я услышал «шмак», потом стало тихо, а потом снова — «шмак».

Я открыл дверь и заглянул.

Он был там один.

Стоял спиной ко мне, но, услышав, что дверь открылась, быстро повернулся.

На нем был длинный пурпурный халат, правая его рука покачивала нож. На затылке красовалась большая нашлепка пластыря.

— Добрый вечер, Хасан.

Рядом с ним стояла корзина с ножами, а на противоположной стене он укрепил мишень. В ней торчало два ножа — один в центре, другой на шесть дюймов в сторону, девятка на циферблате.