Вера Камша - Новое тысячелетие

Старик-террорист выдержал паузу и продолжил, медленно и скрипуче, словно старый радиоприемник:

— Зато я думаю, что майор Белкин влип в неприятности и ему нужна моя помощь. Ведь так?

— Так, — кивнул Виктор. — И ты, такой умный, наверняка уже догадался, про что я тебя буду спрашивать?

— А как же, — Лютенцов огладил бороду. — Про то, кому же понравилось домишки в Москве подрывать, честных людей пугать…

— Ты мне зубы не заговаривай! — майор ощутил, что злится, что горячая волна гнева приливает к лицу, грозя сорвать последние остатки самоконтроля. — Прямо тебя спрашиваю — знаешь, кто это сделал?

Дед улыбнулся, презрительно и грустно.

— Эх ты, Белкин, — сказал он тихо, — ведь ты же сам русский, не иудей пархатый, не татарин узкоглазый, а таким падлой меня считаешь. Чтобы я своих пацанов, которые за наш народ вступились, тебе вот так на блюдечке выложил? Мы, русские, столько веков меж собой грызлись, так хоть теперь должны быть друг за друга…

— Так это что, я по твоему, не должен ловить говнюков, которые вчера почти две сотни нарду угрохали? — звенящим от напряжения голосом спросил Виктор.

— А это уж твое дело, майор, — Лютый вновь огладил бороду. — Хочешь — лови, хочешь — уходи в отставку, чтобы потом совесть не мучила, что ты последних смелых людей из своего народа под расстрел подвел… Но я тебе ничего не скажу.

— Так, — очень четко проговорил Виктор. — Ты ведь понимаешь, что в соответствии с поправкой к Уголовному кодексу номер двести семь от пятнадцатого января две тысячи сто семидесятого года в случаях, когда имеется угроза безопасности государства, органы УВД могут применять физическое воздействие для добычи показаний. Сейчас, как мне кажется, именно такой случай…

— Знаю-знаю, — Лютый ощерился, показав белые вставные зубы. — Ты меня будешь пытать. Своего, соплеменника, русского. В угоду осетинам, армянам, узбекам и прочим чукчам!

— Я служу России! — Виктор чувствовал, что слова старика что-то задели внутри, и дежурной фразой попытался возвести заслон на пути новых, непонятных чувств.

— Да, — дед язвительно захохотал. — Президент у нас — грузин, премьер — таджик, половина жителей — китайцы! И ты называешь это Россией? Уж лучше сдохнуть, не служа никому, чем жить на жаловании у такой страны!

Голос Лютенцова наполняла настоящая, искренняя горечь. Он усмехнулся, зло и отважно, словно герой перед казнью, и от этой улыбки Виктора пробрал озноб.

— Что же, пытать будете. Так пытали… Правда я тогда моложе был, сильнее. Теперь не выдержу… Так что уж лучше не дамся. Прощай, майор. Встретимся в аду!

Он сжал челюсти, что-то хрустнуло. Виктор сначала не понял, что произошло, но когда догадался, то озноб ударил с такой силой, что череп мгновенно заледенел изнутри. Лютый разгрыз имплантированную в зуб капсулу с ядом!

Старик оплывал на стуле. На лице его застыла блаженная улыбка.

— Не понимаю, зачем? — воскликнул Виктор, нажимая кнопку вызова охраны.

— Врача, быстро, — приказал он вбежавшему конвойному, а когда тот с топотом убежал, увидел, что губы старика шевелятся, словно два совокупляющихся белесых червя. Умирающий пытался что-то сказать.

Майор поспешно подошел, нагнулся.

— Ты и не поймешь, — выдохнул Лютенцов. Дыхание его, слабое, едва слышное, становилось все реже. Жизнь покидала тело. — Я жил русским и русским умру… гордо…

Он дернулся и затих. В застывших голубых глазах отражалось зарево заката, и казалось, что яростное, злое пламя горит внутри головы старого террориста, не желая угасать даже после смерти.

С грохотом отворилась дверь. Поспешно вошел врач, его халат казался до боли белым. Он открыл чемоданчик, запахло какими-то лекарствами. В ловких руках блеснула трубочка шприца.

Виктор, чтобы не мешать, отошел к окну. Он понимал, точнее, чувствовал, что вся эта суета бесполезна. Что Лютенцов, знавший, кто организовал взрывы, убил себя, заставив следствие в очередной раз попасть в тупик.

В субботу занятий не было и Владимир намеревался поспать подольше. Надежды рухнули вместе с неожиданным звонком в дверь.

В первое мгновение он не поверил, что пришли к нему. Но звонок продолжал надрываться, словно впавшая в истерику женщина, которая уж и сама рада остановиться, но не может.

Пришлось вставать.

С утробным зевком Владимир выдернул себя из постели и потащился к двери. По пути взглянул на часы — без пяти восемь. Еще спать да спать, сны приятные досматривать.

За дверным глазком обнаружились двое людей в милицейской форме.

Сердце Владимира замерло, а затем забухало, точно паровой молот. Неужели они узнали? Откуда? Как? Кто предал?

Рой мыслей взвихрился в голове.

— Сейчас, открываю, — проговорил Владимир, стараясь, чтобы голос его звучал как можно более небрежно. Явившись брать опасного террориста, группа захвата вряд ли будет звонить в дверь. Так что визит милиции связан, скорее всего, с чем-то другим…

Он распахнул дверь.

— В чем дело?

Старший из милиционеров, с длинным, похожим на клюв носом, спросил в ответ:

— Смоляков Владимир Святославович?

— Это я. А в чем дело?

Носатый взял под козырек, изобразил вежливую улыбку. Лицо его было помятое, под глазами залегли темные круги, словно у почечного больного.

— Капитан Делиев, — сказал он. — Антитеррористический отдел УВД. Одевайтесь. Вы поедете с нами.

— Я задержан? Меня в чем-то подозревают? — поинтересовался Владимир, изумленно вскидывая брови.

— Нет пока, — буркнул капитан. — Вас просто настоятельно просят приехать для разговора.

— Хорошо, я одеваюсь, — кивнул Владимир, ощущая, как первоначальное волнение уходит и на смену ему приходит спокойствие. Ясно, что милиция ищет тех, кто организовал взрыв. Ищет среди тех, кто хоть как-то причастен к русскому националистическому движению. И одна из многочисленных конечностей УВДшного спрута нащупала его, Владимира Смолякова. Чтобы обнюхать, рассмотреть получше и решить, что с ним делать…

В кабинете, в который его привели, оказалось прохладно. Через открытое окно врывался свежий утренний воздух, слышно было, как дворник внизу шаркает метлой по асфальту.

— Присаживайтесь, — сказал офицер, сидящий за столом. На его лице признаки усталости были видны еще сильнее — ввалившиеся, тусклые глаза, серая кожа, едва ощутимая заторможенность в движениях.

«Не спал более суток» — решил про себя Владимир, присаживаясь.

— Майор Белкин, — представился офицер. — А вы — Смоляков Владимир Святославович, две тысячи сто семидесятого года рождения, доцент кафедры «История» Московского гуманитарного университета?