Юрий Петухов - Погружение во мрак

Но голова вдруг закружилась и его снова бросило в траву.

Облака! Белые облака – двое в бездонном небе. И он на Земле. Один он на всей Земле! Если бы еще хоть один, хотя бы один человек, все знающий, понимающий, побывавший там! Нет! Иван знал, второго такого нет. Он вырвался из преисподней, из запредельного мира, откуда никто и никогда не возвращался, откуда никогда и никто не должен был возвратиться. Он один на Земле!

Дверь была заперта. Иван постучал еще раз, подождал, потом подошел к окошку – занавески не дали заглянуть внутрь.

– Нету батюшки, – прозвучал тягуче-окающий старушечий голос из-за спины.

– На реку пошел, он любит на реку ходить в это время, – пробурчал Иван себе под нос.

У старушки оказался хороший слух, не старушечий.

– Да нет, сынок, – протянула она и мелко переместилась, – не на речку он пошел. Помер отец Алексий, царствие ему небесное.

Иван привалился плечом к деревянному, припорошенному желтой пыльцой резному столбу, что придерживал узорчатый навес. Побледнел.

– Нет. Не может того быть! Погодите-ка, – он ворошил в памяти числа, боялся ошибиться, – недели не прошло как мы вот на этом крылечке сидели рядышком, толковали о том о сем...

– Недели не прошло, сынок, это точно. Да тока не на крылечке он помер, сердешный. А помер он у рощицы, на лужку, прямо под березкой. Так и нашли его – лежит, в небо глядит. Господи, упокой душу, добрый был человек, одно слово – батюшка.

– Бред какой-то! – Иван тер переносицу и все ждал: вот старушка исчезнет, растворится в воздухе, а он очнется. Но старушка была самая настоящая, он просто отвык от Земли, тут никто не растворяется, тут все взаправдашнее. И жизнь тут – жизнь, и смерть – смерть.

– Где похоронили? – спросил он глухо.

– Да где ж это, – удивилась старушка, – здесь и похоронили, не в Америку ж его везть, прости Господин.

– Сердце?

– А кто ж его знает, может, и сердце, – старушка прослезилась, достала платочек. Было ей не меньше ста шести десяти: кожа моченым яблоком, морщины сеткой, губ не видать, но глаза выгоревшие и ясные. – В тот день небо было синее-синее. И облака – прямо райские облака, сахар точеный... вот он, небось, прямо на таком облачке в рай-то и уплыл от най, улетел.

– На облаке... – вяло повторил Иван.

Он помнил эти облака в синем небе, помнил их в небе сером. Старуха не обманывает. Плохие дела. Эх, батюшка, батюшка! Иван сунул руку под рубаху, нащупал крестик на груди, вдавил его в кожу. Убили? Нет, только не это. Откуда враги у сельского священника, нет... впрочем, отца Алексия много раз видели с ним, с Иваном, а это уж иное дело. Его могли допрашивать, пытать, выведывать, в чем успел исповедаться десантник, куда собирается, с какой целью. Только не это! Иван не верил, что мог послужить причиной гибели своего лучшего, хотя и недавнего друга-собеседника. Это был просто приступ. Отец Алексий никогда неносил бионаруча, все – говорил – под Господом ходим. Он и спасет, если нужда будет, а нет – к себе приберет. А ведь эта штуковина запросто могла бы его спасти, там же и анализаторы, и инъекторы, и стимуляторы – из любого Криза выведут. Эх, батюшка, батюшка! Ивану вдруг стало немного жаль и самого себя. Будто кто-то незримый нарочно обрубает перед ним все дорожки, загоняет в волчью яму одиночества, неприкаянности. Нет, только не впадать в мнительность, нервы опять подраспустились, шалят.

На кладбище он пробыл недолго. Постоял над резной каменной плитой, коснулся губами холодного гранита креста. Вот так и получилось, остался спор их незаконченным. Нет места человеку во Вселенной?! Нет? А почему ж она Вселенной называется – значит, в ней селения есть, значит, в нее вселяться можно, так... или нет. А коли можно вселяться, человеку всегда в ней местечко сыщется. Ладно, жизнь покажет. Прости, отец Алексий, друг дорогой и поучитель, пускай тебе земелька русская пухом будет... разберемся. А ты спи.

Податься Ивану было некуда. Снимать дом? Идти в совет и просить коттеджик на бережочке? Отдохнуть? Ни с того ни с сего ему чертовски захотелось передохнуть недельку – всего лишь одну недельку, ну хотя бы три дня! Он даже остановился, тряхнул головой. Неужто его ведут?! Щиты! Щиты!! Нет, он не ощутил психодавления. Это просто нервишки шалят. Надо идти в лес.

Иван сумел бы и ночью отыскать тропинку к этому дубу.

Да, было пока светло, густая листва играла в прятки с солнцем, но не могла его скрыть. Дуб стоял на своем месте, даже паутинка на кривом сучочке была на своем месте. Здесь ничего не изменилось. Иван сунул руку в дупло, нащупал холодный шарик.

– Семь, один, двадцать один, – сказал он тихо, хотя мог бы и не говорить, достаточно было подумать.

Одноразовый передатчик сработал на код. Теперь надо немного подождать. Иван уселся промеж двух корявых корней, уставился в палую листву. Она дрожала – это проснулся где-то там под землею крот-сейф. Где он был точно, сам Иван не знал, чужим и подавно не сыскать. Но выползти он должен был именно здесь.

– Морока, – снова сказал вслух Иван. Перед глазами у него стояло лицо батюшки. Не верилось, что здесь такое могло произойти столь быстро, неожиданно. Это там, в чужих мирах, гибли один за другим, не привыкать, но ведь здесь Земля. Путаница. Мысли путаные, вялые, глупые...

Потом, потом!

Листья задергались, затрепыхались, черный камушек ударил Ивану в щеку, земля вспучилась, разверзлась – и из-под нее вылез поблескивающий круглобокий «крот».

Иван выждал минутку, чтобы поверхность остыла, поднес руку. Сферическая крышечка разъехалась дольками-сегментами, приоткрывая яйцо.

– Вот и все! – Иван сунул превращатель во внутренний кармашек.

Задумчиво поглядел на «крота», будто тот был живым, одушевленным существом. И побрел вон из леса. Он уже знал, что полетит на Гиргею. Знал и другое – проиграть эту партию он не имеет права.

И все же не побывать здесь он не мог. Не узнают, даже если и выследили. А узнают – поглядим, кто кого. Иван отринул страх.

Он стоял там, откуда начинал свой Путь – под Золотыми Куполами Несокрушимой Святыни. Он просто стоял и молчал. Он знал, что теперь долго не бывать ему здесь. Он ощущал, как его пронизывают незримые теплые нити, очищают его тело... нет, его душу, соединяют ее с чем-то большим, непостижимо огромным. Сохранить эти нити, хотя бы одну ниточку, удержать... тогда с ним ничего не случится. Он не надеялся встретить здесь самого Патриарха, такое случается раз в жизни. И ему уже повезло однажды, второго раза не будет. Но будет всегда иное – сопричастность, нет, просто прикосновение к Добру и Свету. И ощущение себя малой частичкой этого Света, живым квантиком – и водной и корпускулой, которых ни один из приборов не нащупает. По образу и подобию!