Зубачева Татьяна - АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2

Чолли по лесенке спустился в сени и вошёл в кухню. Дети уже спали, а Настя в рубашке сидела на кровати, расчёсывая волосы, и улыбнулась Чолли.

— Угомонились.

Детей они укладывали пока с собой, как в Алабаме, в ногах общей постели. Отдельной кровати ещё нет, а печная лежанка в горнице, ещё свалятся ночью, ушибутся, испугаются. Кровать большая, всем места хватает. В доме тепло, одеяла ватные, можно, в чём ходишь, и не ложиться. Да и постель не так пачкается. Чолли не спеша разделся, складывая штаны и рубашку на табурет. В лагере, в бане он нагляделся, как одеваются другие мужчины, и здесь купил себе исподнего, сразу две смены. И Насте женщины, тоже ещё в лагере, объяснили. Теперь она спит в рубашке, а кофту и юбку на день поверх рубашки надевает.

— Ложись к стене, мне к Паше вставать.

Чолли кивнул. Настя быстро пробежала через кухню к выключателю и уже в темноте прошлёпала обратно. Чолли уже лежал, и она юркнула под одеяло, прижалась к нему.

— Чолли, занавески бы надо. Мне сказали, плохо, когда луна в дом заглядывает.

— Я не против, — улыбнулся в темноте Чолли.

Он осторожно кончиками пальцев погладил её по лицу.

— Платье тебе купим. И этот… кожушок.

Кожушком здесь называли женский полушубок. Настя вздохнула. Кожушок, большой яркий платок в розанах и с бахромой, сапожки или белые бурочки, да ещё юбка из-под кожушка тоже яркая, и чтоб с оборкой по подолу… Она как увидела это, так и обмерла. Сердце заныло: так захотелось. Ни словечка она Чолли не сказала. Дом гол, у мужика и детей сменки на теле нет, а она о нарядах болеет, а Чолли заметил.

— Дорогой он, — Настя потёрлась щекой о плечо Чолли. — И детям надо сколько всего.

— Хватит, — твёрдо ответил Чолли и впервые выговорил вслух: — Шестьдесят тысяч нам дают.

Настя приглушенно, чтобы не разбудить детей, рассмеялась.

— Ой, столько не бывает.

Рассмеялся и Чолли.

— Завтра увидишь. Спи.

Настя ещё раз погладила его по плечу и вздохнула, засыпая. Посапывали Мишка и Светка, да иногда причмокивал во сне Паша. Чолли улыбнулся. Завтра у него отгул. К восьми соберутся у конторы, кто едет в город. Николай обещал зайти. В город новую куртку надо надеть. Выдали её для работы, но она лучше его старой. И бурки на ноги. Не замёрзнет. И в городе всё-таки, в Комитете чтоб увидели, что он не шакал подзаборный, кто с помойки и жрёт, и одевается. А Насте кожушок нужен и… и всё остальное, чтоб не хуже других смотрелась. И детям одежду, чтоб гуляли. И игрушки. Кроватки ещё три нужны, а то Паше скоро колыбель тесна будет. Пока всех троих в одну нижнюю комнату, тьфу, горницу, вторая — ему с Настей спальня, а третья… третья нарядная будет, гостей принимать, праздники справлять. Как говорят… Да, правильно, зала, сделает он залу. Но это потом, а пока… пока… Голова кр угом идёт, сколько всего нужно. Ещё и ссуды не хватить. Придётся другую, которая с возвратом, брать. Конюшенному рабочему платят мало. Зарплата, сказали, два раза в месяц. Девятого аванс и двадцать четвёртого под расчёт, а сегодня… не посмотрел у входа в конюшню, там календарь висит, хотя толку-то смотреть, всё равно неграмотный. Шкаф в спальню нужен, гардеров, да комод для белья, на кухню для посуды шкаф, детям… Ещё вёдра нужны, занавески на окна, белья Насте и детям, рубашек бы ещё пару, в старой рабской только навоз выгребать, корыто, нет, это для стирки, а для Паши ванночку, чтоб купать. Он-то сам с мужиками в баню сходит, Настя с бабами, а детвору… дома мыть, так что ванночку большую брать. Мыла бы ещё хорошего, как у Мороза, Настя тот обмылок бережёт, только для лица. Полотенец нет, одно подаренное, а одно старое из мешковины, а здесь таким только полы моют, сапоги обтирать кладут…

Он уже давно спал, продолжая и во сне перебирать нужные покупки. И когда Настя вставала к Паше, он не слышал этого.

Многолетняя привычка вставать на рассвете разбудила его вовремя. Настя уже хлопотала у печи, разводила огонь, негромко звякала вёдрами. Чолли зевнул и осторожно, чтобы не разбудить детей, вылез из-под одеяла и сел на кровати, свесив ноги. Красноватый свет от раскрытой топки, серо-голубой свет от окна. Пора. Он ещё раз зевнул и потянулся.

— Поспи ещё, — сказала от печки Настя.

— Да нет, — Чолли встал и, как был, в исподнем, пошлёпал к умывальнику, умылся и, скинув рубашку, обтёрся до пояса холодной водой, прогоняя остатки сна.

Настя быстро обулась, надела куртку и повязала платок. Он и глазом моргнуть не успел, как она, схватив вёдра, убежала за водой. С водой здесь хорошо — прямо во дворе… как её, да, колонка. А к большому "старому колодцу", что на дальнем от их дома конце, бабы не за водой, а языки почесать ходят. Но это днём, а с утра у всех дел полно. Чолли подошёл к печке, поправил огонь. Со двора вернулась Настя с полными вёдрами. И Чолли уступил ей место у печки. Там, в Алабаме, он тоже в воскресенье, когда не надо было бежать ещё затемно на работу, лежал на кровати и смотрел, как Найси суетится у камина. И дети ползали прямо по нему. Спали тоже все вместе, и Маленький у груди… Чолли подошёл к колыбели, посмотрел на спящего Пашу, потом к кровати, поправил маленькое одеяло, укрывающее детей, и развернул, расправил их с Настей, большое, взбил подушки. Да, перьевые совсем не то, что соломенные, как были там.

— Чолли, — позвала его Настя. — Готово у меня.

Верхний свет она не включала, чтобы не разбудить детей. И чтоб это чёртово колёсико на счётчике в сенях не крутилось, не нагоняло денег. Да и светло уже. От раскрытой топки, где играло пламя, тянуло жаром, и Чолли сел за стол, как был, без рубашки.

Настя поставила перед ним миску с вчерашней разогретой кашей и кружку горячего чая.

— А себе-то, — напомнил ей Чолли, разворачивая тряпку с остатком хлеба.

— И я сейчас сяду, — ответила Настя, ставя себе миску и кружку.

Они ели, сидя напротив друг друга, и Настя влюблённо глядела на его лицо, на красноватые отсветы на сильных бугристых плечах, на мерно двигающиеся челюсти, чёрные, жёстко топорщащиеся волосы, припылённые сединой. Чолли встретился с ней глазами и улыбнулся. Улыбнулась и она.

— Ты не беспокойся. Ничего с нами здесь не случится.

— Я знаю, — кивнул Чолли. — Без куртки не выскакивай. Застудишься.

— Ага, — кивнула Настя. — Ты тоже… осторожней там.

— Не один еду.

Чолли доел кашу и стал пить чай. Торопливо доела и допила Настя, заботливо завернула в тряпку хлеб.

— С собой возьми, пожуёшь в дороге.

— Не выдумывай, — отмахнулся Чолли, вылезая из-за стола.

Настя подала ему нагрудную сумку с полученной позавчера справкой из конторы. Ну, что такой-то там-то работает и проживает. А то без неё ссуду и не дадут. Комитету тоже отчитываться надо. Чолли надел сумку и стал одеваться. Не спеша натянул исподнюю рубашку, застегнул. Теперь верхнюю. Всё та же — рабская, выцветшая, заплатанная, зашитая. Да, нужны рубашки, а то стыдоба одна. Штаны тоже рабские, новые ватные пускай полежат, в автобусе тепло. Портянки, бурки. А куртку наденет новую, его рабская совсем страшная, и шапка тоже новая. Настя восхищённо оглядела его.