Борис Письменный - Явление Духа

Пилоты, наоборот - чаще по- одиночке старались быстро, в обход, миновать толпу ожидающих, как люди совсем посторонние в красочном спектакле интернационального аэропорта. С конторским портфелем подмышкой они имели вид утомленных служащих, торопящихся домой покушать и соснуть на диване.

За стеклянной стеной погрохатывало небо; а здесь, под высоким куполом зала, раздавались корректно приглушенные звуки небесного вестибюля; здесь все оказывались между землей и небом: хотелось летать, приземляться, говорить на всех языках, целовать на прощание остающихся на земле; небрежно посмеиваясь, вести на ужин в Манхеттен бортпроводниц, недавно отобедавших в Стокгольме. Короче, у меня, как пружина из матраса, вдруг выпрыгивало давно заржавевшее советское томление по невозможным глянцевым заграницам, начисто отсутствующее, когда живешь в Америке. Стоишь в зале прилета у небрежно болтающихся ворот и оттуда чудесньм образом возникают индусы в чалмах и савсари, колониальные офицеры в песочных мундирах, клерки лондонского Сити; за ними - татуированные золотушные хипари, деревенские бабки в ярких платках с петухами... Встречающие поднимают над головой таблички с именами людей и компаний, впиваются глазами в нескончаемый парад- алле: 'Вы с какого рейса?' Прилетевшие, в свой черед, тоже впиваются глазами в ожидающих.

Так, одна взмокшая, кого- то напряженно высматривающая в толпе косметическая синьора, судя по биркам, с испанскогорейса Иберии, вдруг мощно глянула, как- то очень интимно и даже безумно мне в самую душу, что я вмиг от нее вспотел и, когда она, отлепившись, прошла дальше, меня еще мучило чувство вины и всякие другие волнения, о которых за минуту до этого я и не подозревал. - Что, в самом деле, может такое быть - как бритвой полоснула и остался шрам, будто был жуткий роман, страсти,подозрения? И вот - разрыв! И все - за одно мгновенье. Хотелось за нею бежать, просить за что- то прощенье, горячо объясняться и все такое, но, тут раздался небесный перезвон и голос информатора сообщил, что 'произвел посадку самолет финской авиакомпании, следующий из Москвы'.

Через какое- то время пошли с нашей знакомой осанкой люди с синими ярлыками Финнэйр. Кто налегке, кто, сгибаясь под неудобно навешанной поклажей. В не по сезону тяжелых котиковых шубах прошла пара - оба низкорослые, без шеи; он - с испуганным лицом, она - в размазанной губной помаде, свистящим шопотом хлестала мужа, повторяя в пространство: - Все, все, все! Правый каблук выворачивался из- под нее наружу, отчего женщина шла, хотя и угрожая, но криво качаясь, спотыкаясь и подпрыгивая.

Сразу вслед за нею, в неком подобии строя, появились несколько мешковатые орденоносцы из делегации наших воинов- ветеранов.

На расстоянии я пытался заглянуть внутрь, за двери, надеясь поскорее заметить Сан- Макеича и боясь, что вдруг - я его неузнаю. Уже две или три порции пассажиров прошли, и наступила пауза.

И тут- он появился в окружении белокурых финнских стюардесс. Он шел довольно уверенно, с палочкой, рюкзак за плечами, в парусиновой фуражке, как алтайский краевед; стюардессы совали ему авторучки и блокноты, будто прося автограф, а он только махал рукой и посмеивался.

Я бросился через барьер к Духу, стащил с него рюкзак. Девушки стали теперь мне предлагать блокноты, говоря по- английски: - Пожалуйста, вот, передайте господину, он просил...

- Что вы просили, Сан- Макеич? Дух расхохотался, глядя на меня через свои сильные очки, в которых зрачки прыгали, как огромные виноградины. Переведи им, ради Бога, мое спасибо, ничего не надо. Вот - смешные девчонки; был бы я помоложе, вроде тебя... Замечательный полет, просто замечательный, - отвечал он мне, обнимая. Такое к тебе внимание и забота просто замечательные. Я хотел им в книгу жалоб благодарность поместить. По ихнему не говорю, сам понимаешь, показываю рукой, что хочу написать - так они все слетелись, волнуются, лопочут, суют мне разные тетрадки, карандаши...

Челюсть у Духа стала, как примороженная, от зубного протеза, отчего говорил он теперь мультипликационным голосом Вини-Пуха.

Тут к нам приблизилась крупная усатая женщина в пиджаке, сплошь завешанном орденами и медалями. - Духовичный! - строго сказала она. - Я, кажется, неоднократно предупреждала. Не были на объективке; результат налицо - не знаете, как себя вести за рубежом. Где группа и где вы! Можно подумать, что кому- то нужно особое приглашение?

- Товарищ Маклакова, все будет в порядке, вот же мой фактический родственник, прибуду точно в срок.

- Надо было согласовать почетче, - сказала Маклакова. Круто повернулась и удалилась.

По дороге с аэропорта Дух, не отрываясь, глядел в окно, пробовал на язык, произносил надписи, но русскими буквами: - Лонг- Исланд- ЭхитВан- Вуск...

- А-чо, по-немецки я все это могу читать. Правда, буквы одни.

Пока добирались до въезда на мост Трайборо, Дух сделал свой первый вывод про Америку: - Ну что ж, на Волоколамку похоже.

Гордый за Америку, будто все это я сам понастроил, я свернул на мост Квинсборо, чтобы остановиться в даунтауне и ошарашить Духа настоящим НьюЙорком. - Вы не очень устали с полета?

- Да нет, какой- там! Как на ковре- самолете; так все быстро - не ожидал; то - кино, то журналы, то тебе кушать несут...

Движение немного схлынуло. Мы остановились у центра Рокфеллера; обошли по периметру конькобежный каток. Щурыми зелененькими глазками Духа я смотрел - куда и он - вверх, на будго покачивающиеся от ветра верхушки башен; разглядывал сверкающие товарные витрины. Не знаю - чего я точно ждал, может быть, думаю, услышать как человек- легенда из моего неправдоподобного булыжного Тверского- Ямского детства невольно поразится - заахает или остолбенеет; еще бы - после первого в жизни перелета через океан, впервые увидеть манхеттенское столпотворенье!

По-человечески я считал, что это будет вполне заслуженное удивление, которое, признаться, лично для меня самого как- то в суматохе приезда смешалось, пронесло- проехало; и где- то на дне сознания, уже впоследствии, я, кажется, сожалел об этом; но потом - суп с котом, фокус первого неподдельного взгляда не воротить.

- Ну, Сан- Макеич, - подталкивал я Духа, стараясь однако не подсказывать ответ: - Как оно- ничего?

- Выс-с-окие дома, - констатировал он, - а потому как и называются небоскребы. Глядя на витрины, Дух замечал: - Этого добра у нас навалом, не поверишь по всей Москве- матушке всякое заграничное барахло и рекламы тебе на каждом шагу. Говорил он мало. Старик постукивал палочкой и все больше молчал. 'Впитывал', думалось мне; он, конечно, устал от далекого путешествия. В его- то годы.

Вечером, у нас дома Дух смущался, что оказался в центре внимания; что на столе столько всего понаставлено специально для него.