Эллис Питерс - Монаший капюшон (Хроники брата Кадфаэля - 3)

Выяснилось, что он, пока прятался, нашел применение веревке, которой подпоясывают рясу, смастерив из нее недурную уздечку. Но теперь ее сняли с Руфуса и употребили на то, чтобы привязать пленника к спине самого тощего из стражников. Зная прыть мальца, нельзя было поручиться за то, что он и со связанными руками не ухитрится соскользнуть с лошади и не припустит в лес, где и затеряется среди деревьев, - благо уже смеркалось. Ехали медленно, и до аббатской сторожки добрались поздно вечером. Похищенную лошадь, несомненно, следовало вернуть владельцу, а поскольку в настоящий момент пойманный, если был в чем-то бесспорно уличен, так это в конокрадстве, то самым подходящим местом для него сочли монастырскую темницу. Пусть-ка посидит пока под надежным запором, а там, глядишь, найдутся доказательства и более серьезного преступления, совершенного не на монастырской земле, и стало быть, находившегося в ведении шерифа.

Приор Роберт, которого известили о том, что юнец схвачен и что ночь, по крайней мере, его надобно будет продержать в аббатстве, испытал при этом противоречивые чувства. С одной стороны - облегчение: раз виновный задержан, значит, дело об убийстве Бонела будет скоро раскрыто и всякого рода толкам положен конец. С другой стороны, приор был недоволен, что виновного придется оставить в монастырской темнице. Впрочем, это неудобство временное - поутру парнишке предъявят обвинение в убийстве и увезут в замок.

- Его отвели в сторожку? - поинтересовался приор у стражника, который явился с этим сообщением в его покои.

- Да, отче. Его там сейчас охраняют два монастырских пристава. Соблаговоли распорядиться подержать его под замком до утра, а завтра шериф затребует его к себе по более серьезному поводу. А может, тебе будет угодно пойти и самому разобрать дело о краже лошади? Если сочтешь нужным, то можно добавить и обвинение в нападении на конюхов, а это уже само по себе преступление, не говоря уж о конокрадстве.

Приор Роберт отнюдь не был лишен любопытства и ему было интересно взглянуть на это исчадье ада - юнца, который отравил своего отчима, да еще и ухитрился погонять стражников шерифа чуть ли не по половине графства.

- Я приду, - промолвил Роберт, - святой церкви не пристало отворачиваться от грешника, ей надлежит скорбеть о его падении.

Малец примостился на лавке в каморке привратника и грелся у камелька. Он весь нахохлился, как будто обиделся на целый свет, но, несмотря на синяки и шишки, не выглядел запуганным. Аббатский пристав и стражники шерифа, чтобы застращать парнишку, сверлили его глазами и наперебой задавали каверзные вопросы. Задержанный, однако, отвечал, лишь когда сам того хотел, да и то более чем кратко. Одежда стражников была заляпана грязью и покрыта пылью, на некоторых красовались ссадины и кровоподтеки следы затянувшейся погони. Смышленые глаза мальчугана перебегали с одного на другого, и когда он поглядывал на того всадника, что полетел вверх тормашками на лугу близ Кунда, губы его подергивались, как будто ему едва удавалось сдержать улыбку. Бенедиктинскую рясу с парнишки сняли и отдали на хранение привратнику. Пленник оказался стройным юношей со светлой кожей и казавшимися бесхитростными карими глазами.

Приор Роберт был несколько обескуражен его миловидностью и невинным видом: воистину дьявол способен принимать любые обличья!

- Так юн, и уже так испорчен! - промолвил Роберт, едва ступив на порог.

Слова эти не предназначались для ушей узника, но тот их услышал: в четырнадцать лет слух острый.

- Итак, дитя, - произнес приор, подойдя поближе, - ты возмутитель спокойствия нашей обители. Многое на твоей совести, и я даже боюсь, что поздно молиться о том, чтобы ты исправился. Однако я буду молиться за тебя. Ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать: убийство - это смертный грех.

Мальчик взглянул приору прямо в глаза и подчеркнуто невозмутимо ответил:

- Я не убийца.

- Дитя мое, какой прок теперь отрицать то, что всем известно? С таким же успехом ты мог бы уверять, что не ты сегодня утром украл коня из нашей конюшни, хотя четверо конюхов и много других людей были тому свидетелями.

- Я не крал Руфуса, - решительно и без колебаний отозвался паренек. Конь принадлежал моему отчиму, а я его наследник. Соглашение с аббатством не было утверждено, и по завещанию я наследую все его достояние. Как мог я украсть то, что принадлежит мне? У кого?

- Несчастное дитя, - возвысил голос приор, раздраженный смелым отпором, а еще более тем, что, несмотря на свое ужасное положение, этот чертенок, казалось, был доволен собой. - Подумай, о чем ты говоришь! Тебе бы покаяться, пока есть еще время. Разве ты не знаешь, что убийца не может быть наследником своей жертвы?

- Я уже сказал, и могу повторить снова: я не убийца. Я невиновен, и могу поклясться в этом на алтаре спасением своей души. Я готов принести любую клятву, какую ты пожелаешь, в том, что я непричастен к смерти моего отчима. Следовательно, Руфус - мой. Или будет моим, так же, как и весь манор, после того как завещание вступит в силу и будет признано моим сеньором. Я не совершал никакого преступления, и что бы ты ни, говорил, я не признаю себя виновным. И что бы ты ни затеял, - добавил парнишка, неожиданно сверкнув глазами, - тебе не удастся свалить на меня чужую вину.

- Напрасно ты тратишь время, отец приор, - пробурчал сержант, - он, хоть и юн, а уже закоренелый негодяй, но ему недолго осталось задирать нос. По этому прохвосту галеры плачут.

Сержанта подмывало залепить дерзкому юнцу хорошую затрещину, но он не решился на это в присутствии приора.

- Не думай о нем, отче, пусть только твои люди упрячут его ненадежнее в какой-нибудь келье. Забудь о нем, он не стоит твоей доброты. Им займется правосудие.

- Проследите за тем, чтобы его накормили, - произнес Роберт с ноткой сочувствия в голосе и, вспомнив о том, что мальчонка целый день носился верхом и прятался по кустам, добавил: - И постелите ему на лавке безо всяких перин, но чтобы было тепло и сухо. А если он все же раскается и попросит... Мальчик, послушай меня, подумай о спасении своей души. Может быть, ты хочешь, чтобы кто-нибудь из братьев пришел к тебе со словами утешения и помолился с тобой?

Мальчик вскинул глаза, в которых вдруг блеснул озорной огонек, мало напоминавший слезу кающегося грешника, и ответил с обманчивой кротостью:

- О да, отче, с превеликой благодарностью. Будь так добр, пошли за братом Кадфаэлем.

Парнишка, смекнул, что накуролесил достаточно, и пора подумать, как выпутаться.

Он ожидал, что это имя заставит приора нахмурить брови. Так и вышло, однако Роберт обещал грешнику духовное утешение и не мог отказаться от своих слов или выставлять новые условия. С достоинством он повернулся к маячившему возле двери привратнику и промолвил: