Эллис Питерс - Ученик еретика (Хроники брата Кадфаэля - 16)

- Нет, нас так не учили, - с трудом подбирая слова, возразил Конан. Род человеческий пал вместе с Адамом, и оттого людей тянет к греху. Только благодать Божия спасет их.

- А я говорю, человек может сам работать для своего спасения. Человек способен сделать выбор и избежать зла. Возможность по собственной воле поступать справедливо - это и есть дар Божий, который мы используем. Почему все труды надо оставлять Господу? - оживленно, но не теряя спокойствия, доказывал Илэйв. - Нам следует обдумывать ежечасно все наши поступки, чтобы заслужить вечную жизнь. Только глупцы не желают думать над тем, как заслужить для своей души вечное спасение. Заслужить, - подчеркнул Илэйв, - а не ждать, что их все равно пустят в рай.

- Это противоречит учению святых отцов, - строго возразил Олдвин. Однажды наш священник читал проповедь о Блаженном Августине, который учил, что количество избранных строго определено, а прочие осуждены на вечные муки. Так как же их свободная воля и собственные поступки помогут им? Только благодать Божия одна спасет их, а все прочее - дерзость и грех.

- Меня это не убеждает, - уверенно и четко сказал Илэйв. - А иначе зачем стараться поступать справедливо? Священники побуждают нас совершать добрые дела и требуют, чтобы мы исповедовались и каялись в своих дурных поступках. К чему это, если список уже готов? Какой в этом смысл? Нет, таким утверждениям святых отцов я не верю!

Олдвин мрачно и торжественно взглянул на него.

- Ты не веришь даже Святому Августину?

- Нет, если он такое написал.

Наступило тяжелое молчание, потрясенные признанием юноши собеседники, казалось, не находили слов. Олдвин, угрюмо прищурившись и глядя в сторону, отодвинулся, словно не желая сидеть рядом на лавке с таким опасным человеком.

Конан вдруг внезапно заторопился.

- Пора на боковую, - громко заявил он, вставая из-за стола. - А то завтра до мессы мы ничего сделать не успеем. Как говорится, кто рано встает, тому... Будем надеяться, что погода не подведет.

Конан потянулся, расправляя крепкие, мускулистые плечи.

- Да, пора идти. - Олдвин, глубоко вздохнув, вышел из оцепенения. - В позапрошлом году солнце сияло над мощами святой, когда во всей округе шел дождь. Святая и завтра нас не подведет!

Олдвин поднялся из-за стола с чувством облегчения от того, что неприятный, но необходимый разговор завершен. Илэйв оставался сидеть, пока остальные громко и преувеличенно дружески прощались с ним, чтобы, покончив с необходимыми хлопотами, отправиться спать.

В доме все стихло. Маргарет сидела на кухне, обсуждая события дня с соседкой, которая пришла ей помочь. Фортуната все молчала. Илэйв, повернувшись, вгляделся в лицо девушки, пытаясь угадать ее настроение. Молчаливость, замкнутость были не в ее характере, но по важной причине Фортуната становилась непроницаемо серьезна.

- Я чем-нибудь обидел тебя? - неуверенно предположил Илэйв. - Отчего ты молчишь? Я, пожалуй, слишком много и дерзко говорил...

- Ты не обидел меня, - тихо ответила Фортуната. - Просто я раньше никогда не думала о таких вещах. Я была слишком молода, когда вы отправились в путь, а Уильям ни о чем серьезном со мной не беседовал. Но он любил меня и, наверное, был бы со мной откровенен, будь я постарше. Поэтому я рада, что ты сейчас беседуешь со мной вместо него. На твоем месте я поступила бы так же.

И однако, больше она ничего не сказала. По-видимому, девушка еще не успела обдумать слов Илэйва, ставших для нее откровением, и прийти к какому-то собственному мнению. Завтра ей предстояло, отложив размышления о предметах, непонятных даже философам и богословам, отправиться вместе с Маргарет и Джеваном на праздник Святой Уинифред, испытать праздничное оживление и без размышлений насладиться песнопениями, которые прихожане слушают, а после говорят "аминь".

Девушка проводила Илэйва через двор и арку на улицу, оставаясь все такой же задумчивой и молчаливой. Прощаясь, она подала ему руку.

- Ты будешь завтра в церкви? - робко спросил Илэйв. Под испытующим, пристальным взглядом каре-зеленых глаз Фортунаты он начинал опасаться, что девушка теперь отдалилась от него.

- Да, буду, - просто ответила Фортуната. Слегка улыбнувшись, она мягко отняла свою руку и ушла в дом, а Илэйв городскими улочками побрел по направлению к мосту, терзаясь, что говорил слишком много и напористо и, наверное, уронил себя в ее глазах.

Солнце так же сияло для Святой Уинифред в день ее праздника, как и в день ее первого появления в аббатстве Святых Петра и Павла. Сады благоухали цветами, паломники - подопечные брата Дэниса - в самых нарядных своих одеждах высыпали толпой из странноприимного дома, пестрые, как лепестки; обыватели из Шрусбери, прихожане церкви Святого Креста из Форгейта: собрался весь приход отца Бонифация, рассеянный по окрестным деревням. Новый священник был только недавно назначен после длительного междуцарствия, и овцы все еще приглядывались к своему пастырю, памятуя печальную историю с покойным отцом Эйлнотом. Однако относились все к новому священнику благосклонно.

Кинрик, церковный служка, был в глазах предместья пробным камнем. Он обладал безошибочной интуицией, которой без колебаний доверяли прихожане. Ближайшему окружению Кинрика, несмотря на его молчание, было ясно, что их долговязый, сухощавый, неразговорчивый приятель одобряет и принимает отца Бонифация. Этого было достаточно. Благодаря молчаливой рекомендации Кинрика, паства приняла нового священника с искренним доверием.

Бонифаций - молодой, чуть старше тридцати лет, непритязательной внешности и строгого поведения - не был столь учен, как его предшественник, но ревностно относился к своим обязанностям. Почтительность, которую он выказывал к братии, расположила к нему даже приора Роберта, хотя последний и относился свысока к скромному происхождению молодого священника и его скудным познаниям в латыни. Однако аббат Радульфус, понимая, что предыдущее назначение было ошибочным, при выборе нового священника самым тщательным образом рассматривал кандидатуры. И в самом деле, так ли уж нуждается Форгейт в ученом теологе? Ремесленники, мелкие торговцы, домовладельцы, батраки и работающие до седьмого пота крестьяне из деревень и хуторов желали иметь дело с человеком себе подобным, который понимает их нужды и заботы и не снисходит к пастве, но взбирается вместе с нею ввысь по крутой тропе. Отец Бонифаций был достаточно силен и решителен, чтобы не только карабкаться наверх самому, но и побуждать к этому других, и однако, у него хватало мягкости и терпения, чтобы не бросать на полпути слабых. По-латыни или весьма незатейливо, но с людьми он умел говорить так, что они его понимали.