Леонид Платов - Опасный груз

- Не обнаружили никого?

- Никого, товарищ капитан первого ранга.

- Обошли вокруг транспорта?

- Даже людей высаживал на него. Для большей точности проверки. Боцман с двумя матросами обшарил всю палубную надстройку. В трюм, конечно, не спускались. Там вода... Только и было такое происшествие, товарищ капитан первого ранга... Если можно это назвать происшествием... Потом я лег на прежний курс. Отсюда уж до мыса Дитлеф рукой подать.

- Вижу.

Грибов сосредоточенно смотрел на карту.

- Ну, а как вы сами представляете себе дело?..

Капитан-лейтенант призадумался, потом понес совершеннейшую чушь.

Он начал с предположения, что там район магнитной аномалии, неизвестный до сих пор, не нанесенный на карту. Многие географические открытия совершались именно так, ненароком, случайно. В таком объяснении было даже что-то романтическое. То-то захлопочут, засуетятся гидрографы, когда узнают, что на таких-то и таких-то координатах обнаружена новая магнитная аномалия.

Грибов безжалостно остудил его пыл.

- Почему же никто до сих пор не обнаружил аномалии? Места эти хожены-перехожены. Это не какая-нибудь заполярная глушь, полюс недоступности, - это оживленная, "проезжая" морская дорога...

Обескураженный Крылов начал неуверенно бормотать что-то о новом неизвестном оружии. Грибов только крякнул.

Не изобретено ли новое средство борьбы с кораблями? Не меняют ли немцы с помощью какой-то таинственной магнитной ловушки магнитное поле вблизи берега, не уводят ли стрелку компаса, а за ней и весь корабль на камни?

Невольная ошибка могла быть совершена Крыловым еще у берега. Дальше она накапливалась, расхождение с курсом росло и привело катер на камни.

Из форточки, неплотно прикрытой, дуло, потрескивал фитиль лампы, тени раскачивались по потолку, как длинные лапы.

Крылов продолжал развивать причудливую догадку.

Гитлеровцы спрятали на дне перед отступлением нечто вроде магнитного спрута, он угнездился в расщелинах скал, протягивает вверх свои жадные щупальцы, косматые, как водоросли...

Грибов устало махнул рукой.

- Но ведь можно вообразить, товарищ капитан первого ранга...

- Вот именно - вообразить! А командиру не положено воображать! Командир должен обладать ясной и трезвой головой. Не воображать, а рассуждать!..

Грибов снял пенсне и белоснежным платочком принялся неторопливо, округлыми, тщательными движениями протирать выпуклые стеклышки.

Крылов впервые видел своего профессора так близко без пенсне. Глаза у него оказались очень добрые и усталые, в частой сеточке мелких стариковских морщин.

- Понимаете, не собираюсь выгораживать вас, - сказал Грибов. - Я бы не пошел против своей совести и не стал выгораживать родного сына, - если бы у меня был сын...

- Понимаю, товарищ капитан первого ранга...

- Подождите, не кончил! Еще не знаю, почему ваш катер вышел на камни, но убежден, что причина лежит вне вас. Вы действовали правильно, безукоризненно правильно, как полагается советскому офицеру. Я рад, что не обманулся в своем доверии...

И он стал собирать со стола свои вещи. Экзамен был окончен.

Грибов предполагал поработать дома над картой района, которую обещал прислать командир бригады. К сожалению, несколько драгоценных часов отнял хозяин отведенной ему квартиры.

Еще в темной передней, открывая своему жильцу дверь (видимо, не ложился спать в ожидании его возвращения), норвежец торопливо заговорил по-русски, с трудом подбирая слова:

- Добро пожаловать, господин русский офицер! Мне сказали в штабе: ваше имя - Грибов. Я служил с одним Грибов на русском судне "Бакан". Вы не есть тот Грибов?

Когда вошли в освещенную столовую, Грибов увидел рядом с собой маленького суетливого старичка со слезящимися красными глазами и сизым носом. Трудно было узнать в этой развалине бравого лоцмана Оле Расмуссена, который, по договору с русским военным министерством, когда-то проводил военные корабли через запутанный лабиринт норвежских шхер.

В те времена он держался несколько высокомерно, даже заносчиво, расхаживал по мостику с глубокомысленным и таинственным видом и то и дело заглядывал в свои лоцманские записи, которые тщательно прятал от любопытных молодых офицеров. Впрочем, в кают-компании Оле делался общительнее и мог без конца рассказывать страшные истории, - он знал их уйму, - о кладбищах кораблей, о сокровищах, награбленных пиратами и погребенных на дне морском, о призраках погибших моряков, которые иногда по ночам царапаются в стекло иллюминатора.

Помимо платы, обусловленной по договору, полагалось выставлять лоцману еще несколько дюжин бутылок странного пойла, называемого "рижским бальзамом". Оле объяснял, что растирается им во время приступов ревматизма. Грибов с сомнением смотрел на красный нос норвежца, но приказывал постоянно держать для него целый ящик про запас.

Выяснилось, что, состарившись, Расмуссен сделался еще более словоохотливым. Напрасно Грибов зевал, вынимал и заводил часы, - старый лоцман не умолкал.

Гитлеровцы, по его словам, обездолили его, уволокли сети, которые в таком-то году стоили в Бергене столько-то марок. Гитлеровцы вообще не брезговали ничем. Сколько добра вытащили они из Норвегии! Чего только не было в трюмах их транспортов!..

Старик всплеснул руками и принялся перечислять. Грибов устало кивнул головой.

- Война, война! - продолжал болтать старик. - Снарядами, минами, глубинными бомбами взбаламутили море до дна. Удивительно ли, что теперь оттуда начали подниматься призраки! - Расмуссен понизил голос: - Конечно, господин Грибов не мог слышать об этом, но пусть он расспросит местных жителей, норвежских рыбаков. Ему расскажут, что у этих берегов появился "Летучий голландец"! Да, да, корабль мертвых, который внезапно появляется в тумане и уводит моряков за собой на камни... Вот вы не верите в это, - с сожалением добавил он, заметив досадливое движение, которое сделал его слушатель. - Вы, советские, я слышал, не верите ни в бога, ни в чорта. Напрасно. Конечно, на суше я тоже не верю во многое, но на море...

В первом часу ночи Грибов извинился и, сославшись на головную боль, отправился к себе.

Но он не смог заснуть до утра.

"Летучий голландец" - корабль мертвых... А почему бы и нет? Быть может, в болтовне Расмуссена гораздо больше смысла, чем он сам подозревает?

Конечно, все эти его приметы и суеверия - муть, чепуха! Под старую моряцкую байку о "Летучем голландце" можно было подвести в данном случае строго научное обоснование.

Несколько раз в течение ночи профессор вставал, зажигал свечу под старомодным картонным колпаком и, расстелив на столе карту, измерял расстояние от затопленного фашистского транспорта до предательской банки у мыса Дитлеф. Расстояние было незначительным, что подтверждало мелькнувшую догадку.