Роберт Уилсон - Ось

Но даже на этом фоне Сьюлин Муа казалась чем-то исключительным. Она знала больше , мыслила глубже, чем те, на чьи знания и мнения Айзек привык полагаться. И что озадачивало больше всего — казалось, ей не очень-то нравятся поселок и его жители. Тем не менее она всегда вежливо и терпеливо отвечала на их вопросы.

— Разумеется, это имеет отношение к гипотетикам, — говорил доктор Двали. Он имел в виду пепел. — Вы согласны?

— Весьма логичный вывод. Возразить нечего.

Сьюлин Муа ткнула вилкой в тарелку и попробовала то, что в ней находилось, на вкус. Обычно взрослые готовили ужины по очереди, хотя небольшая горстка энтузиастов участвовала в этом чаще других. На сей раз обязанности повара исполнял мистер Поузелл, геолог. По части кулинарии он был скорее любителем, нежели специалистом. Овощное варево, лежащее у Айзека на тарелке, отдавало чесноком, эвкалиптовым экстрактом и еще чем-то чудовищно пережаренным.

— А вы раньше видели или слышали о чем-нибудь подобном? — спросил доктор Двали.

Формально в коммуне не существовало иерархии. Но, как правило, при обсуждении серьезных вопросов тон дискуссии задавал доктор Двали, и если он произносил какие-то итоговые замечания, они считались окончательными. Доктор Двали проявлял особое внимание к Айзеку. Волосы у него были седые, шелковистые, глаза — карие, крупные, брови походили на разросшуюся живую изгородь. Айзек же относился к доктору Двали с терпеливым безразличием. Но в последнее время — он сам не знал почему — Двали стал вызывать у него неприязнь.

— Именно о таком не слышала, — ответила Сьюлин. — Но мы немного лучше знакомы с миром после Спина. Иногда случается, что с неба падает что-то необычное.

Кто это «мы»? И о каком небе она говорит?..

— По всей вероятности, из «Марсианских архивов» были среди прочего изъяты все теоретические соображения, касающиеся гипотетиков, — сказал доктор Двали.

— Видимо, потому что это были лишь теоретические соображения.

— Но вы-то сами что о них думаете?

— То же, что все. Что гипотетики — это самовоспроизводящиеся машины. А они во многих отношениях подобны живым существам. Они способны изменять окружающую среду. Синтезировать очень сложные полуорганические молекулы из льда, минералов, а возможно, и из вакуума. Продукты их деятельности не вечны, как все на свете. Они постепенно стареют, разрушаются, заменяются новыми. Отсюда и машинообразные остатки в пыли.

«Вот это да. На нас свалились машины!» — подумал Айзек.

— Но их чистой массы, — сказал доктор Двали, — хватит, чтобы покрыть собой сотни квадратных километров.

— А что тут удивительного? Учитывая их возраст, это не более невероятно, чем образование перегноя в вашем саду.

Она говорила об этом так уверенно. Откуда она могла это знать?.. Айзек решил при случае непременно спросить ее, откуда.

Этой ночью порывистый ветер с юга усилился. Айзек лежал в постели и слушал, как поскрипывают стекла в оконной раме. Звезды в небе были окутаны тонкой песчаной пылью, принесенной ветром из Руб-эль-Хали.

Вселенная стара, стара, очень стара. Она породила на свет множество чудес, в том числе — гипотетиков. И не в последнюю очередь, самого Айзека — его тело, мысли, чувства.

Кто его мать? Кто его отец? Его учителя уклонялись от прямых ответов на эти вопросы. «Ты не такой, как другие дети. Ты — наше общее достояние», — говорил доктор Двали. А миссис Рэбка повторяла: «Мы все — твои родители». Хотя именно она всегда укладывала Айзека, заботилась о том, чтобы он был вовремя накормлен и выкупан. Все жители коммуны так или иначе участвовали в его воспитании. Но когда он думал, на что похожи его «настоящие» мама и папа, ему всегда представлялись миссис Рэбка и доктор Двали.

Может, поэтому он и сам стал чувствовать себя не таким, как все? Да, но не только поэтому. Весь его ум был устроен иначе. И воспитателей у него было достаточно, а вот друзей не было никогда — за исключением Сьюлин Муа.

Он пытался уснуть, но не мог. Его одолевала бессонница. Это была не обычная бессонница, а что-то вроде бес причинно разыгравшегося аппетита. Он долго-долго лежал в постели, слушая скрип окна и шепот горячего ветра, по том встал, оделся и вышел из комнаты.

Было уже за полночь. Шаги Айзека гулко отдавались в пустых коридорах, на деревянной лестнице. Все наверняка уже спали, за исключением Тэйры. Доктор Тэйра — сухощавая бледная старушка — была по профессии историком. Она почти ни с кем не общалась, редко выходила из своей комнаты и говорила, что ей лучше всего читается по ночам. Но, если она и не спала, то вряд ли слышала, как Айзек проскользнул мимо ее двери. Он спустился в зал и вышел во двор. Никто его не заметил.

Под ногами поскрипывал песок. Над горами на востоке светилась маленькая, потускневшая от пыли луна. Айзек старался ступать как можно осторожнее, но ему ничего не стоило найти дорогу и с закрытыми глазами — окрестности поселка были знакомы ему как свои пять пальцев. Он открыл скрипучие ворота и пошел по направлению к пустыне. Если дома у него еще оставались некоторые сомнения, то сейчас ветер развеял их без остатка.

Его тень простиралась перед ним, как стрела. Ни дорог, ни тропинок здесь не было — только каменистая пустыня и невысокие волнистые взгорья. Но он точно знал, в каком направлении следует идти. Так бывает, когда решаешь нудную задачку по математике и вдруг находишь ответ. Ему хотелось избавиться от шума собственных мыслей, раствориться в звуках, исходящих из темноты, — в скрипе гальки под ногами, напоминающем шуршание наждачной бумаги, посвистах ветра, шорохах мелких ночных существ, добывающих себе пропитание в темноте. Он брел но пустыне в блаженном состоянии совершенной опустошенности.

Гак он шел и шел, забыв о доме, потеряв счет времени, пока не увидел розу.

Он испугался и тотчас опомнился.

Неужели он уснул на ходу? Когда он выходил из дому, пупа была над горами на востоке, а сейчас она висела над равниной на западе, крохотная, словно фонарик сторожа. Тем временем успело здорово похолодать, хотя Айзеку было жарко. Он вдруг почувствовал себя обессилевшим вконец.

Он взглянул на луну. Потом опять на розу, что росла у него под ногами.

«Роза» — это слово первым пришло ему в голову при виде толстого стержня, торчащего из песка, увенчанного стекловидной малиновой луковицей, которая в лунном свете вполне могла бы сойти за цветок. Но, конечно, это был не настоящий цветок. Цветы не растут поодиночке в пустыне, и у них не бывает лепестков из чего-то вроде полупрозрачных красных кристаллов.

— Привет, — сказал Айзек. В темноте собственный голос показался ему неестественно тихим. — Ты как здесь оказалась?