Роберт Уилсон - Ось

Турк, как всегда, уснул, едва повалившись на матрац. Но Лизе нравилось просто лежать рядом с ним, ощущать его тепло. Перед сном он сходил в душ, и она, как всегда, опьянела от его запаха с легкой отдушкой мыла. Чувствовала ли она когда-нибудь нечто подобное с Брайаном? Едва ли. У Брайана и не было никакого особенного запаха. Если не считать его дезодорантов. Наверняка он даже чуть гордился тем, что ничем не пахнет.

И все-таки это несправедливо по отношению к нему. Он верит в жизнь по плану. Но это не значит, что он чудовище и злодей. Она прекрасно понимала, что лично он не причастен ни к слежке за ней, ни к похищению Джинна. Это игры без правил. А Брайан всегда играл по правилам.

У всего есть свои плюсы и минусы. Конечно, он не такой отчаянный, как Турк. Зато на него можно положиться. Он бы никогда не полетел в горы, не нанялся матросом на какую-нибудь ржавую, дырявую лохань. Зато если он что обещает, то обещает, а клянется, так клянется. Потому и было так трудно подводить с ним итоги их неудавшейся жизни. Она повстречала Брайана, когда готовилась к получению журналистского диплома в Колумбийском университете. Он в то время был младшим сотрудником ньюйоркского бюро УГБ. Ее подкупили его мягкость и обходительность. Она не сразу поняла, что он всегда был, есть и будет при ней , но никогда не будет с ней . Он был одним из запевал в хоре голосов, призывавших ее отречься от собственной истории, — поскольку на дне этой истории может оказаться невыносимая правда.

И все-таки он любил ее. Любил, не сомневаясь и не отступая. Утверждает, что до сих пор любит. Она открыла глаза и посмотрела на свой телефон, слабо мерцающий на тумбочке возле кровати. Накопилось уже несколько звонков от Брайана, она не ответила ни на один. Это тоже несправедливо. Слежка слежкой, но это неправильно. Надо будет поговорить об этом с Турком. Брайан такого не заслужил.

К утру движение по дороге было открыто, и они часа четыре ехали на север, обгоняя автобусы и маршрутки, размалеванные, как цирковые балаганы, а также грузовики с лесом, ширпотребом, нефтью, бензином. Потом Турк повернул к западу, на одну из разбитых дорог, избороздивших эту часть континента, словно морщины стариковскую ладонь.

И вдруг они оказались в необитаемой глуши. Экваторианский лес поглотил их и сомкнул за ними челюсти. Только теперь, вдали от города, от нефтеперегонных заводов, доков и причалов, Лиза почувствовала исконную чужесть этой планеты, ее вековую странность, так очаровавшую ее отца. Деревья, возвышающиеся над дорогой, как башни, густой подлесок, напоминающий папоротник, — все эти растения, для которых Лиза не могла припомнить и просторечных имен, не говоря уж о наспех придуманных книжных эквивалентах. Они явно имели отношение к Земле, их генокод содержал что-то исконно земное. Эту планету зарезервировали и засеяли жизнью гипотетики — чтобы сделать ее пригодной для землян. Но зачем?.. Их цели, безусловно, этим не ограничивались. Они мыслили в масштабе биллионов лет. Сама эволюция видов должна была представляться их глазам — если, конечно, у них есть глаза — как в ускоренной съемке, чем-то вроде стремительной пантомимы.

Возможно, столь скоротечные вещи как человеческая жизнь для них вообще ничего не значат. Но, как ни странно, Лиза нашла, что эта мысль ей приятна. Она способна видеть и чувствовать то, что им не дано. Хотя бы эти странные деревья над дорогой и их колышущиеся тени на песке. «У нас свой смертный дар, — думала она. — Дар человеческого участия».

Солнечный свет дробился в перистых и игольчатых листьях. Нижний ярус леса кишел существами, так до сих пор и не научившимися бояться человека. Лиза ловила на себе взгляды то крохотных собачек, то полосатых «готи», то стаек мышей-паутинниц. Всех их называли обычно по аналогии с земными животными, хотя сходство бывало норой очень причудливым. В изумрудных тенях леса жужжали и стрекотали насекомые. Кого Лиза терпеть не могла, так это экваторианских ос, питающихся падалью. Они не кусались, зато были огромными и вонючими. Между мшистыми стволами роилась мошкара. Совершенно такая же, как в земных лесах.

Дорога была ужасной, и Турк ехал очень осторожно. К счастью, хотя бы пыли здесь почти не было, большую ее часть ее собрали кроны деревьев. Проезжая опасные места, Турк замолкал, а остальное время расспрашивал Лизу об отце. Она уже рассказывала ему об этом раньше. Но то было в прежней жизни. До пепла. До «троицы бед».

— Сколько тебе было, когда он пропал?

— Пятнадцать.

Ей только исполнилось тогда пятнадцать. Простодушная девчонка, цепляющаяся за американскую моду — в пику тому страшноватому миру, в который ее привезли, не спросив. И — о боже — у нее были тогда пластинки на зубах!

— А что говорила полиция?

— А что они всегда говорят?

— Ну, он не первый и не последний, кто ушел из семьи. Это же не преступление.

— Он не мог уйти. Он был не такой. Понимаю, все в подобных случаях восклицают: «Надо же — кто бы мог подумать!» А я была эдакая наивная и верная дочка. Я и представить себе не могла, что он может сделать что-то плохое мне или матери. Но дело не только в нас. У него было слишком много работы в университете. Если б он и задумал вести какую-то двойную жизнь, у него бы просто физически не было на это времени.

— Вы жили на его зарплату?

— Не только. У матери тоже были деньги.

— А когда он исчез, Временное Правительство этим не заинтересовалось?

— Заинтересовалось. К нам приходили интерполовцы. Допрашивали всех знакомых отца. Завели дело. И все без толку.

— И тогда вы обратились в УГБ?

— Это они к нам обратились.

Турк кивнул с задумчивым видом — переезжая очередную промоину. Навстречу ехал трехколесный мотоцикл с огромными шинами и высокой рамой. К багажнику была привязана корзина с овощами. Водитель — худой, из местных — посмотрел на них без всякого интереса.

— А то, что они к вам обратились, — спросил Турк, — вас не удивило?

— Мой отец, в числе прочего, интересовался общинами Четвертых в Новом Свете. Так что они о нем это знали. Ему и прежде приходилось с ними разговаривать.

— Интересовался — почему?

— По личным причинам, — сказала она, сама испугавшись двусмысленности этих слов. — На самом деле это было просто одной из вещей, которые его так увлекали в мире-после-Спина. Какие выходы находят себе люди в такой ситуации? Он был уверен, что марсианам известно о гипотетиках гораздо больше, чем написано в Архивах. И что какие-то фрагменты этого знания могли сохраниться в коммунах Четвертых вместе со всеми этими биологическими и фармакологическими штуками.

— Но Генетическая Безопасность тоже ничего не выяснила?