Александр Плонский - Жизнь прекрасна !

Александр Филиппович ПЛОНСКИЙ

ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА!

Фантастический рассказ

Не помню, когда и при каких обстоятельствах мы с ним познакомились. Это произошло словно само собой. Оба работаем в Астрофизическом - я на кафедре звездных туманностей, он в лаборатории фотонной тяги. Да и живем в одном блоке, только на разных уровнях.

При встречах мы кивали друг другу, затем начали обмениваться рукопожатиями. Но некоторое время - год или два - наше знакомство оставалось шапочным.

Мы одного возраста - немного за тридцать. Однако Ковалев выглядит старше. Полный, высокого роста, благообразный, с блеклыми голубыми глазами, рыхлым просветленным лицом и глубокими залысинами, он казался выходцем из прошлого или даже позапрошлого века. И улыбался не просто так, а со значением: иногда заискивающе, но чаще снисходительно. Причем почти всегда грустно.

Здороваясь, Генрих Данилович надолго задерживал мою руку в потной ладони и отпускал, лишь когда я начинал осторожно высвобождать затекшие пальцы.

- Устали? - обычно спрашивал он и, не дожидаясь ответа, повторял утвердительно: - Устали!

- Если же я уверял, что вовсе нет, он говорил:

- Чудненько!

Но смотрел по-прежнему соболезнующе, будто думал: "Не признаешься? Ну-ну..."

Несколько раз он делал попытки перейти "на ты", но я не сделал ответного шага. И вовсе не потому, что смотрел на него свысока. Просто не переношу фамильярности. Даже между приятелями.

Мог ли я подумать, что Ковалева это заденет?

Было обстоятельство, которому я тогда не придал значения. И зря...

- Вы ученый первой категории, а я всего лишь третьей, - как-то обронил Генрих Данилович.

- Какая разница! - беспечно отмахнулся я.

- Да уж какая-никакая, а разница.

- Ерунда!

- Вы действительно так считаете? - недоверчиво спросил Ковалев.

При всей своей кажущейся меланхоличности Генрих был наредкость предприимчив. И гордился пробивными способностями. Неведомо какими путями раздобыв путевку на Эверест или голограмму колец Сатурна, он великодушно принимал от облагодетельствованного слова признательности. А потом небрежно бросал:

- Пустяки, фирма и не то может!

Он не преувеличивал. Я убедился в его всемогуществе, когда в космоклуб поступила опытная партия усовершенствованных спейсроллеров. Пожалуй, "партия" - громко сказано: их и было-то три штуки.

Забыл упомянуть, что мы с Генрихом занимались космотуризмом, впрочем, разными видами. Ковалев - линейным, я - сверткой.

Свертчики не жалуют линейщиков. Линейный космотуризм - профанация искусства, прогулки по Солнечной системе. Риск сведен к нулю! Иное дело свертка, в ней велик элемент неожиданности, даже непредсказуемости. Она дает возможность за пару недель пересечь Солнечную вдоль и поперек. Линейщик за это время успеет побывать разве что на Луне, зато потом будет бахвалиться "захватывающими приключениями" в лунных цирках и морях.

Мой спейсроллер порядком устарел, но о новом я и не мечтал, охотников на это чудо было в избытке: кто откажется от двойного фордрайва с фотонными ускорителями!?

И тут Ковалев сделал мне неожиданное предложение.

- Ну как вам новый спейсроллер?

Я шумно вздохнул.

- Предел желаний!

- Хотите, устрою?

- Для этого даже ваших возможностей недостаточно! - не поверил я.

- Фирма гарантирует, - строго сказал Ковалев.

- Так вы не шутите?

- Я, слава богу, не юморист. Если обещал, - сделаю. Но с условием. Возьмете меня с собой в свертку: хочу посмотеть, как развлекается элита.

Меня часто спрашивают:

- Что вы нашли в космотуризме? Это все равно, что путешествовать по пустыне. Но и пустыня - оазис по сравнению с космосом. Мертвое черное небо, немигащие звезды, и так изо дня в день. Неужели не надоедает?

Ничего-то вы не понимаете? Для профессионального астронавта небо, возможно, и черное, а звезды холодные, словно крупинки льда. Мы же, любители, расцвечиваем космос воображением. Для нас нет просто черноты. Есть чернота перламутровая, золотистая, с оттенком платины. А иногда в ней различимы слои кобальта или киновари. Потому что мы видим не глазами, а сердцем. Тогда и звезды уже не бесцветные стекляшки. Они отливают аметистом или морионом, голубым топазом, изумрудом или рубином.

И пусть ничего подобного не регистрируют спектроанализаторы. Нам-то что до этого? Любуясь восходом Солнца на берегу Байкала, турист тоже меньше всего озабочен флуктуациями спектра или плотностью потока лучистой энергии. Он углублен в собственные чувства. Так и я ухожу в космос, чтобы встретиться с самим собой. Один на один.

Но на сей раз рядом будет Ковалев. Мы, свертчики, в душе авантюристы. Он же добропорядочный обыватель, если это слово применимо к нашему времени...

В организованном космотуризме существует хорошо отлаженная система правил и ограничений. Официально регистрируют лишь групповые путешествия, свертку ограничивают коротким скачком. Я же принадлежу к самодеятельным туристам (потому и не рассчитывал получить спейсроллер). Нас называют дикарями. Ну и пусть. Кто вправе запретить мне путешествивать в одиночку?

- А вы не боитесь? - спросил я Генриха. - Мы ведь отправляемся на свой страх и риск, даже не оповестив контрольно-спасательную службу.

- Почему? - забеспокоился Ковалев.

Этот простодушный вопрос порядком разозлил меня. Надо признать, последние дни Генрих все больше раздражал своей прилипчивостью. Я старался быть с ним предупредительным, корил себя за предвзятость и все же срывался. На иную мою реплику он отвечал обиженным взглядом. Его выцветшие глаза бывали выразительнее слов.

Вот и теперь я не сдержал раздражение.

- Так меня больше устраивает!

- Вы всегда нарушаете правила?

- Нет, лишь по четвергам, - съязвил я.

- Почему именно по четвергам?

До меня не сразу дошло, что Генрих принял мои слова всерьез.

- Потому что не по пятницам, - рассвирепел я. - Пятница и понедельник - тяжелые дни. Во вторник философский семинар. По средам занимаюсь наукой, а суббота и воскресенье - выходные. Ну что, не передумали?

- Уговор дороже денег, - процедил Ковалев с кислой миной.

Поразительное пристрастие к жаргонным выражениям столетней давности!

Мне оставалось лишь глубоко вздохнуть. В четверг мы стартовали.

Я еще не пояснил, что такое свертка. Но как это сделать? Знания стали настолько абстрактными, что многое приходится принимать на веру. Наука подобна слепцу, который сознает, что есть что, а зримо представить не может. Если бы я попытался рассказать о свертке языком ученого, то пришлось бы начать с геодезических линий, римановых и финслеровых пространств, а закончить спиральным многообразием Дерри-Крутицкого. Но вы бы и не стали меня слушать!