Роберт Уилсон - Вихрь

— Дело в том, что я уже начала работать с Оррином Матером. У меня уже установились с ним доверительные отношения.

— Полагаю, все имеющее отношение к делу Фейн найдет в ваших записях. Что-нибудь еще, Сандра? Не хочу быть невежливым, но меня люди ждут.

Она знала, что давить бессмысленно. Несмотря на достаточно скромную квалификацию, Конгрив приглянулся совету директоров именно как способный управленец. Психиатров приемного отделения он считал всего лишь наемным персоналом и своими подчиненными.

— Нет, у меня все.

— Хорошо, поговорим позже.

Обещание или угроза?

Сандра устроилась за рабочим столом. Она была, конечно, разочарована и немного злилась на Конгрива за его начальственный тон, хотя уже могла бы к нему привыкнуть.

Что она записала в личном деле Оррина Матера? Кажется, ничего, что касалось бы интереса, проявленного к его делу полицейским Боузом. Она обещала Боузу не разглашать то, что относится к фантастической истории, якобы сочиненной Матером. Но стоит ли держать слово в сложившихся обстоятельствах?

По долгу службы она обязана была сообщить Конгриву (или новенькому, Фейну) все, что имело отношение к оценке потенциального пациента. С другой стороны, процедура оценки была рассчитана на целую неделю, так что с полным раскрытием информации можно было не торопиться. Во всяком случае, лучше сперва разобраться в причинах заинтересованности Боуза и понять, сам ли Оррин Матер написал то, что она прочла накануне. Надо расспросить об этом Боуза, и чем скорее, тем лучше.

А что касается самого Оррина… правила не запрещали ей навестить его хотя бы из вежливости. Даже если он больше не ее пациент.

Смирным пациентам на стадии проверки предоставлялась возможность общаться между собой в комнате отдыха в присутствии врача, но Оррин был необщительным. Сандра полагала, что застанет его в палате, и не ошиблась. Он восседал на матрасе со скрещенными ногами, как костлявый Будда, уставившись в голую стену напротив окна. Несмотря на маленькие размеры, комнаты в приюте были вполне ничего себе, если постараться забыть, что на самом деле это тюремные камеры: не- бьющиеся окна из стекловолокна, подозрительное отсутствие каких-либо вешалок, крючков, острых углов. Комнату Оррина недавно перекрасили, замазав непристойные рисунки на ее стенах.

Он встретил Сандру улыбкой. На простодушной физиономии легко читались его чувства. Большеголовый, скуластый, приятные, но слишком широко распахнутые глаза. Такого обмануть ничего не стоит.

— Доброе утро, доктор Коул. А мне сказали, что я вас больше не увижу.

— Твое дело, Оррин, передано другому врачу. Но мы все равно можем побеседовать, если хочешь.

— Пожалуй, хочу, — откликнулся он.

— Вчера я говорила с полисменом Боузом. Ты его помнишь?

— Да, мэм, конечно, помню. Боуз — единственный полисмен, проявивший ко мне интерес. — (В простецком выговоре Оррина «полисмен» стал «плиз-меном»). — Только он взялся позвонить Эриел, моей сестре. Вы не знаете, она еще не приехала?

— Не знаю, но я собираюсь переговорить с Боузом и обязательно его об этом спрошу.

Решив, что незачем ходить вокруг да около, она сказала:

— Он упомянул о тетрадях, бывших с тобой, когда тебя подобрала полиция.

Оррина как будто не удивило и не огорчило, что Сандре известно про тетради, но выражение его лица стало не столь радостным.

— Полисмен Боуз сказал, что они останутся в полиции, но со временем мне их вернут. — Он нахмурился, на высоком лбу образовалась V-образная морщина. — Ведь вернут, правда? Что бы про меня ни решили здесь?

— Если Боуз так сказал, значит, так и будет. Эти тетради настолько для тебя важны?

— Да, мэм, полагаю, что важны.

— Можно спросить, что в них написано?

— Это трудно объяснить…

— Рассказ?

— Думаю, можно сказать и так.

— О чем там говорится, Оррин?

— Мне трудно удержать все это в уме, поэтому мне лучше иметь при себе тетради, чтобы освежать память. Там рассказывается об одном мужчине и одной женщине. Но не только. Это еще… можно сказать, про Бога, да? В общем — про гипотетиков. (Они у него превратились в каких-то «гипо-ДЕТИ-ков».)

— Ты сам пишешь этот рассказ?

Оррин почему-то покраснел.

— Я его записал , — ответил он, помолчав, — но не уверен, что могу назвать себя его автором. Какой из меня писатель? Никакой. Учительница в школе в Парк-Вэл- ли, — это дома, в Северной Каролине, — говорила, что я не способен отличить существительного от глагола. Наверное, она права. Со словами у меня туго, но только не с…

— Только не с чем, Оррин?

— Только не с этими словами.

Сандре не хотелось на него наседать.

— Понимаю, — сказала она, хотя ничего не поняла, и не удержалась от еще одного вопроса:

— ЭтотТурк Файндли… Ты его придумал, или это реальный человек?

Оррин покраснел еще гуще.

— Вряд ли он настоящий, мэм. Скорее всего, это моя выдумка.

Он, несомненно, врал, но Сандра решила его не уличать. Она улыбнулась и кивнула.

Когда она встала, чтобы уйти, Оррин спросил ее о цветах в садике за окном его палаты-камеры — знает ли она, как они называются?

— Эти? Их называют «райские птицы».

Его глаза расширились, он усмехнулся.

— Это что же, их настоящее название?

— Нуда…

— Ух ты! Потому, что они похожи на птиц, да?

Желтый клюв, круглая головка, глазки, как капельки густого сока…

— А что, разве не похожи?

— Они похожи на цветы, вообразившие себя птицей. Только откуда у них такие фантазии? Разве что от Бога.

— От Бога или от природы.

— Возможно, это одно и то же. Всего хорошего, доктор Коул.

— Спасибо, Оррин. И тебе того же.

Боуз отозвался на ее сообщение только днем. Разобрать его слова было трудно: казалось, что он звонит из большой толпы, которая что-то скандирует.

— Прошу прощения, — сказал он, — я сейчас на судоходном канале, тут демонстрация защитников окружающей среды. Человек пятьдесят уселись на железнодорожные рельсы, чтобы помешать загружать нефтеналивные танкеры.

— Желаю им удачи! — сказала на это Сандра, симпатизировавшая демонстрантам. Они требовали запрета на импорт ископаемого топлива из-за Арки гипотетиков, чтобы глобальное потепление не превышало пяти градусов Цельсия. На планете, по их мнению, и так хватало запасов углеводородов, и Сандра полагала, что они совершенно правы, удивляясь, что кто-то не согласен с этим. Как и эти активисты, она считала, что разработка огромных нефтяных запасов под экваторианской пустыней представляет собой нарастающую катастрофу — приобретение бешенного благосостояния ценой удвоения выбросов углекислого газа. Поколение, выросшее после Спина, жаждало дешевого горючего и промышленного бума и не желало слышать возражений, а расплачиваться за все это придется (или даже уже приходится) всему человечеству.