Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 13

— Да, мы находимся рядом с ее вершиной.

— У тебя есть вакцина?

— Вакцина? Какая вакцина?

— От чумы Доусона, — объяснила она.

Мне стало плохо. Только сейчас я понял, что она находилась в этом ледяном саркофаге вовсе не как пленница, а для того, чтобы отдалить смерть. Она была больна.

— Вы прибыли сюда на корабле, который летел со скоростью, превышающей скорость света? — спросил я.

— Нет, — ответила она. — Столетия были потрачены на то, чтобы добраться сюда. Мы находились в анабиозе. И сейчас я лежу в такой же капсуле.

Я заметил, что ее щеки становятся ярко-красными.

— Все начали умирать от чумы, — сказала она. — От нее не было спасения. Мой муж, Карл, — врач. Поняв, что я тоже заразилась, Он сказал, что оставит меня здесь, в капсуле, при очень низкой температуре, до тех пор, пока не будет найдена вакцина. Иначе, ты ведь знаешь, через два дня наступает конец.

Тут она посмотрела на меня, и я понял, что это вопрос.

Я встал, стараясь загородить от нее мертвое тело; я боялся, что это ее муж. Я попробовал проследить ход его мыслей. У него было совсем мало времени — он, очевидно, заболел раньше нее. Он знал, что вся колония погибнет. Он, наверное, очень сильно любил ее и был к тому же весьма умен — сочетание, которое помогает сдвинуть горы. Хотя главное, конечно, любовь. Он понимал, что пройдут столетия, прежде чем тут появится другой космический корабль. У него не могло быть источника энергии, способного поддерживать анабиоз так долго. Но здесь, на вершине этой горы, было почти так же холодно, как в открытом космосе, поэтому энергия не требовалась. Каким-то образом он доставил сюда Линду и все остальное. Его машина прикрыла силовым полем пещеру. Он привел в действие оборудование, погрузил ее в сон и стал готовить капсулу для себя. Потом, когда силовое поле будет отключено, начнется их долгое ледяное ожидание — без всякой дополнительной энергии. Они могли проспать целые столетия на могучей груди Серой Сестры, охраняемые компьютером-защитником. Видимо, программировался компьютер в спешке, так как Карл умирал. Он понял, что уже не сумеет присоединиться к ней. Он торопился закончить защитную программу, и это ему удалось — только вот блокировку защиты он сделать не успел, выключил силовое поле и начал свой путь по темным и странным дорогам вечности. Вот почему компьютер-защитник атаковал всех, кто пытался подняться на гору, своими огненными птицами, змеями и ангелами; вот почему он вздымал передо мной стену огня. Карл умер, а компьютер защищал ее холодный сон от всех — в том числе и от тех, кто мог помочь…

— Возвращайся! — услышал я голос машины, которая через ангела обратилась к Генри, вошедшему в пещеру.

— Боже мой! — послышался его голос. — Кто это?

— Давай сюда Дока! — сказал я. — Быстрее! Я все объясню потом — дело идет о жизни человека. Спускайся до тех пор, пока не сможешь связаться с ним по коммуникатору, и скажи ему, что это чума Доусона — тяжелое местное заболевание. Торопись!

— Я уже иду, — сказал он, выходя из пещеры.

— Там есть врач? — спросила она.

— Да. Всего лишь в двух часах хода отсюда. Не беспокойся… Но как вы залезли сюда? Совершенно непонятно… Да еще со всем этим оборудованием…

— Мы на вершине большой горы — сорокамильной?

— Да.

— А как ты попал сюда?

— Я взобрался на нее.

— Ты действительно забрался на вершину Чистилища? Снаружи?

— Чистилище? Так вы называли ее? Да, я взобрался по внешним склонам.

— Мы думали, что это невозможно…

— А как же иначе можно попасть на вершину?

— Она такая большая, — сказала Линда, — и внутри там огромные пещеры и туннели. Сюда было очень просто добраться на вакуумном лифте. Самая обычная развлекательная поездка. Два с половиной доллара в один конец. Доллар за прокат термокостюма и часовую прогулку до вершины. Отличный получался выходной. Красивые виды… — Она закашлялась.

— Я себя не очень-то хорошо чувствую, — шепнула она. — У тебя есть вода?

— Да, — сказал я и отдал ей все, что у меня осталось.

Пока она пила воду, я молился, чтобы у Дока оказались нужные лекарства или в крайнем случае, чтобы он смог снова усыпить ее, пока не будет доставлена нужная вакцина. Я молился, чтобы Док пришел быстрее, потому что даже два часа, при виде ее жажды и разгоравшегося румянца, казались слишком долгим сроком.

— У меня снова начинается лихорадка, — сказала она. — Поговори со мной, Седой, пожалуйста… Расскажи мне что-нибудь. Побудь со мной, пока не придет врач. Я не хочу вспоминать 6 том, что случилось с нашей колонией…

— О чем же мне рассказать тебе, Линда?

— Расскажи, почему ты поднялся сюда. Расскажи мне, как это было… И для чего?

Я стал вспоминать, с чего все началось.

— Это своего рода безумие… — сказал я, — некая зависть к великим и могучим силам природы. Ты знаешь, каждая гора — словно неведомое Божество. Каждая обладает бессмертной властью… И если ты принесешь жертву на ее склонах, она может оказать тебе милость — и на время ты разделишь с ней эту власть. Наверное, поэтому меня называют…

Ее рука легко лежала на моей ладони. Я надеялся, что благодаря той власти, о которой я говорил, мне удастся удержать ее как можно дольше.

— Я помню, как первый раз увидел Чистилище, Линда, — рассказывал я ей. — Я посмотрел вверх, и мне стало не по себе. Я подумал — куда она уходит?..

(Звезды!

О великие звезды, сохраните ее.

Только об этом молю.

Только об этом.)

— …К звездам?

Однажды на Земле наш старый профессор философии, войдя в аудиторию, с полминуты молча изучал шестнадцать своих жертв — вероятно, засунул куда-нибудь конспект лекций. Удовлетворенный наконец создавшейся атмосферой, он спросил:

— Что есть Человек?

Он совершенно точно знал, что делает, — в его распоряжении было полтора часа свободного времени.

Один из нас дал чисто биологическое определение. Профессор (помнится, фамилия его была Макнитт) кинул:

— Это все?

И начал занятие.

Я узнал, что Человек — это разумное животное; что Человек — это нечто выше зверей, но ниже ангелов; что Человек — это тот, кто любит, смеется, поддается вдохновению, использует орудия труда, создает и распространяет культуру, хоронит своих усопших, изобретает религии; что Человек — это тот, кто пытается определить себя (последнее — слова Пола Шварца, моего товарища; интересно, что с ним стало?).

Мне до сих пор кажется, что мое определение было самым точным; я имел возможность проверить его на Терре дель Сигнис, Земле Лебедя… Оно гласило: «Человек есть сумма всех его свершений, надежд на будущее и сожалений о прошлом».

На минуту отвлекитесь и подумайте. Это всеобъемлющее определение. Оно включает в себя и вдохновение, и любовь, и смех, и культуру… Но оно имеет границы. Разве к устрице оно подходит?