Дмитрий Володихин - «Если», 2008 № 11

— Последний писк. Планирование развития по спирали.

— Развития чего?

— Н-ну… предприятия, разумеется… отрасли…

Я криво усмехнулся.

— Гони марксизм в дверь — а он в окно?

— При чем тут марксизм?

— Развитие по спирали. Придумано Гегелем, украдено Марксом.

— С тобой невозможно разговаривать! — бросила Ева. — Короче, пойдешь ты у меня, Лёнечка, в отдел работы с партнерами.

— Рассыльным?

— Начальником! — проскрежетала она. — А там посмотрим.

Нет, она точно ненормальная! Ну какой, скажите на милость, из меня начальник?

Вечером потащила в гости, настрого предупредив, чтобы вел себя прилично и воздерживался от обычных своих выходок. Под обычными выходками, видимо, подразумевалась моя естественная реакция на происки ликующего идиотизма. Я обещал быть паинькой.

Понятия не имею, зачем это ей понадобилось. Может, хотела ввести меня в тутошний бомонд, а может, у них теперь просто принято прихватывать на вечеринки мужей и жен. Этакая буржуазная добропорядочность. Но, скорее всего, боялась оставить без присмотра. За этими безработными, сами знаете, глаз да глаз нужен. Люмпены, что с них спросишь?

За столом я сидел чинный, чопорный, глядел исключительно в тарелку. Ну и в рюмку, понятно. От суждений воздерживался, какую бы дурь вокруг ни плели. Один только раз не успел вовремя прикусить язык, когда кто-то из гостей спросил хозяйку, не держит ли та в дому аудиодисков с застольными песнями. Хозяйка отвечала отрицательно.

— Дожили! — усмехнулся хозяин — холеный, румяный, седоусый, лет этак за шестьдесят. — Мало вам караоке всяких…

— Это что! — кротко заметил я, не поднимая глаз от ножа и вилки.

— Говорят, недавно выпустили диски с застольными беседами…

— Какая прелесть! — ахнула моя соседка. — И о чем там?

Ева ожгла меня взглядом искоса.

— Сам, правда, не видел, — поспешил добавить я. — Но говорят.

Насколько я понял, за столом и впрямь собрался высший свет: несколько местных олигаршиков с супругами, адвокат, балерина и некто громадный с неподвижным суровым рылом. Наверное, чье-нибудь секьюрити. Уж больно выламывался он из общей картины.

Зря я, конечно, так пристально и неотрывно смотрел в свою рюмку, совершенствуясь в высоком искусстве мефистики. Вскоре стрекала Евиного взгляда уже не жгли меня, а преуморительно щекотали.

А тут еще зашла речь о разумности животных. Я так понимаю, что дела наших воротил благополучно завершены: вся денежка отмыта, все конкуренты заказаны, откат распилен — почему бы, действительно, не поговорить про шимпанзе, овладевших компьютером?

Хотя, возможно, о делах в приличном обществе за трапезой упоминать не принято.

— Дрессировка! — обиженно доказывала моя соседка, то и дело обращая ко мне за поддержкой симпатичную обезьянью мордашку.

— Обыкновенная дрессировка! В цирке еще и не такое увидишь…

Я знай помалкивал. Хотя, полагаю, разум — тоже результат дрессировки. Три года ребенышей дрессируем, пока не заговорят. Да и потом продолжаем дрессировать, подгонять, обтесывать. Бедные, бедные маугли, попавшие в человечью стаю! Ничему-то вас тут хорошему не научат.

— Ну не скажите, Лера, не скажите… — загадочно усмехался румяный седоусый хозяин. — Что вообще отличает разумное существо от неразумного?

— Паспорт, — подумал я громче, нежели следовало.

— Как?.. — Хозяин изумленно вздернул седую бровь.

Податься было некуда. Я откашлялся.

— Первый признак разумного существа — это паспорт.

В дальнем конце стола прыснули. Секунду холеный старик пристально смотрел на меня, потом одобрительно улыбнулся и подмигнул.

— Кроме молдавского, — уточнил он, многозначительно воздев ухоженный розовый палец с сияющим ногтем.

Засмеялись все. Даже Ева. Черт возьми! Кажется, на сей раз угодил.

— Так вот. Почему не дрессировка, — неспешно, с удовольствием продолжал хозяин, обращаясь в основном к моей соседке. Остальные внимали с почтением. — Потому что люди здесь уже не участвуют. Оказывается, обезьяны сами… Понимаете, Лера? Сами показывают своим детенышам, какие символы нажимать. То есть на наших глазах электроника стирает грань между человеком и животным… Зря вы не посмотрели эту передачу, зря…

Под его уверенную плавную воркотню я закусывал семгой и думал о том, что чем ниже уровень мышления, тем ревнивее мыслящее существо относится к своему статусу. Возможно, потому-то моя соседка Лера и отвергает с возмущением саму идею разумного шимпанзе. Ибо чем в таком случае она, Лера, будет от них, шимпанзе, отличаться? Особенно если приматы овладеют секретами косметики и начнут диктовать моду.

А вот хозяин — это совсем другой случай. Для него признать интеллект обезьян — раз плюнуть. Он, судя по всему, столько уже наварил бабок, на такую вознесся недосягаемую высоту, что ему теперь без разницы, с кем иметь дело: с Лерой, с шимпанзе или, скажем, с тем же молдаванином (интересно, чем ему насолили молдаване?).

Перед королем все равны.

— А самое забавное, вы не поверите… — никем не перебиваемый, продолжал он. — К диким необученным обезьянам они относятся с презрением. Для них это «грязные животные». А? Неплохо, правда?

— Типа чурки? — хрипловато спросило секьюрити.

— Примерно так, Лёша, примерно так…

— Ну, не знаю. — Моя соседка дернула плечиком. — Противные они, эти шимпанзе!

В голове потихоньку складывалась байка про котенка-хакера: будто сначала он ловил курсор по всему экрану, потом начал гонять его сам, трогая лапкой пластинку ноутбука, потом увлекся «Сапером», играя, правда, по каким-то своим кошачьим правилам, а потом вышел в Интернет и взломал банковский сайт. Владельцу теперь отвечать. Ну как это «не может быть»? Сам по телевизору видел…

Вовремя покосился на Еву — и решил не оглашать.

— А вы что скажете, Лёня? — обратился ко мне хозяин.

Застиг врасплох, сукин сын! Во-первых, я никак не ожидал вопроса, во-вторых, когда он успел запомнить мое имя?

Что я, короче, думал, то и брякнул:

— Скажу так: уже разумны, но еще не интеллигентны.

— Простите… Как?

— Сами же говорите, что диких обезьян они презирают… А где же извечное чувство вины интеллигента перед простым народом?

Его величество изволили запнуться и озадаченно воззрились со своих вершин на мелкую букашку, обладающую даром речи.

Ева улыбалась из последних сил. Чувствовалось, еще слово — и убьет.

— Так, по-вашему, все-таки разумны? — уточнил он на всякий случай.

— Да разумны-то разумны… — промямлил я.

— А что такое?

— Если разумны, крестить надо. А то, знаете, разум без веры…

— А между прочим! — сказал адвокат и стукнул себя в азарте кулаком по ляжке.