Дмитрий Володихин - «Если», 2008 № 11

Эта-то объясниловка (на редкость местами скучная) и привлекла на сей раз мое внимание. Раньше я ее большей частью пропускал.

Перечитывать начал почему-то с третьего тома и вскоре был поражен следующей крамольной фразой: «Не только гения и каких-ни-будь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших, высших, человеческих качеств — любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения».

Стоп, холодея, подумал я. Да ведь это он о боте! Ни единого человеческого качества — и победы, победы, победы… Одни победы.

С замиранием двинулся дальше и через сотню-другую страниц набрел на простое и ясное истолкование последних событий моей жизни: «Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы».

Вот она, механика его успеха. Я не о Бонапарте, разумеется, я о боте.

Все его решения, выбрасываемые вслепую, оказываются на поверку либо неизбежны, либо невозможны. Он просто сыплет ими, никак не отбирая. Отбор за него производит жизнь.

Минутку, минутку! А чем же тогда объяснить мои неудачи, когда я пытался вмешаться в его действия, так сказать, с позиций разума?

Ответ обнаружился на первых страницах четвертого тома.

Жутковатый ответ: «Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью».

Ну спасибо, Ваше Сиятельство Лев Николаевич! Благодарим покорно за науку, как говаривали высеченные на конюшне мужички…

Кажется, я понял наконец, в чем секрет его обаяния. Он не задает вопросов! Только в случае паузы — для поддержания разговора. Всякие там требования пароля при загрузке, само собой, не в счет. Это же идеальный мужчина, мечта всех женщин. И не только женщин. Подумайте сами: кто никогда ни о чем не спрашивает? Только тот, кому все известно заранее.

Представьте такую личность, и вы невольно ощутите священный трепет. Вот кто должен стоять во главе государства!

А то, что он все делает невпопад… Ну так великие люди всегда все делали невпопад. Потому они и великие.

Но что меня ждало в тот день дома! Что меня ждало дома!

— Как ты мог?! — кричала Артамоновна. — Как ты мог?!

На глазах ее закипали слезы.

Эдит Назаровна испуганно прижухла в своей комнатенке.

Напрашивался привычный выход — слинять в бледную сирень и переждать там гнев супруги. Однако меня разобрало любопытство: а что я мог-то? Или бот опять какое-нибудь чудо отчеканил?

Я нащупал первую бусину четок и отключил автопилот. Чтобы не влез ненароком в семейную склоку.

— Так, значит, он купил тебя? — Бледная от ярости, Ева выхватила из пачки тонкую сигарету, защелкала пальцами. Я вручил ей зажигалку. Пока еще ничего не было понятно, но, кажется, меня обвиняли в чем-то очень и очень серьезном. — Ты с самого начала знал!.. — Она прикурила и неистово замахала ладонью, отгоняя дым. — Знал и принял в этом участие! Как ты мог?!

Ага… Ну вот уже кое-что проясняется. Меня купили. Кто меня мог купить? Кто этот оригинал?

Ну, натурально Труадий Петрович!

Так. Купил. И что?

— Ты же всегда завидовал мне! — заходилась Ева. — Завидовал и ждал момента! Дождался? Дожда-ался…

Что происходит, черт возьми?

И я прямо спросил, что происходит.

Все оскорбления, просыпавшиеся на мою бедную голову, я повторять, конечно, не собираюсь. Скажу только, что были они обидны и несправедливы. Кроме одного: нашими совместными с ботом усилиями мы, оказывается, не только сломали выработанную Труадием Петровичем стратегию, но и как-то там подставили Еву.

— Дура я, дура! — горько кривя рот, причитала она. — Сама же, сама тебя туда толкала…

— Ты?! — не поверил я. — Когда?

До сего момента я изо всех сил подражал боту: старался соблюдать спокойствие, не чувствовать за собой никакой вины и ничему не удивляться. Но это же невозможно!

— В тот день, когда тебя уволили! — Промахнувшись, она сломала сигарету о донышко пепельницы, запалила новую. — Ты еще понятия не имел, что такое геликософия. А я тебе все объяснила! Сказала, что Труадий подыскивает начальника отдела. Посоветовала принять участие в конкурсе. Свела тебя с ним. Притащила к нему в гости… У, дура!

Ну вот. Кажется, у меня отбирают единственную в моей жизни заслугу. В кои веки раз проявил инициативу — и, здравствуйте вам, утверждают, будто и тогда действовал из-под палки! И, главное, твердо убеждена, что так все оно и было…

А поди проверь! Будь я ботом еще до падения в траншею… Хотя и это бы не помогло. Записи, не имеющие отношения к типичным ситуациям, хранятся в памяти трое суток, потом стираются. Как в камерах слежения.

Поражаюсь людям, уверенным в истинности своих воспоминаний. Сам я не верю воспоминаниям ни на грош. Как вы уже, наверное, обратили внимание, читать я не люблю — люблю перечитывать. Из чисто эгоистических соображений. Читаешь-то книгу, а перечи-тываешь-то себя. Еще одна похожая страсть — обожаю пересматривать фильмы, которые нравились в юности. Смотришь — и глаза хочется протереть: все же было не так! И эта сцена, и эта… А этой вообще не было!

Теперь представьте, что вам прокрутили эпизод из вашего собственного прошлого. Ручаюсь, реакция будет та же самая.

Не так все было!

— Ева, — беспомощно сказал я. — Ева… Я просто не знал…

— Не знал, как называется моя фирма?

— Нет, я… Я понятия вообще не имел об этом решении…

И, бот свидетель, вправду не имел. Я даже не имел понятия, о каком решении речь.

Она уничтожила меня взглядом.

— Не ври! Я только что все выяснила! Решение принимал один ты! Остальные были на Крите!

Ну почему, почему, стоит только высунуть нос из виртуальной своей скорлупы, как тут же хочется сгореть со стыда? К черту! Все к черту!!! Сам наворотил дел — пусть сам и разбирается.

Здравствуй, бледная сирень, голубой палисад…

Ну вот. Здесь нас с тобой никто не тронет, не обругает, не подведет под издевку черной правды… которая страшнее клеветы… Так, кажется, у поэта?

Лучшим выходом из гнусного этого положения мне казался такой: бот, по своему обыкновению, сейчас поведет себя крайне бесстыже, и Ева просто выставит меня за дверь. Раз и навсегда. А что еще делать с Иудой? Надо же! Слить фирму жены за тридцать сребреников жалованья… Или что я там с ее фирмой сделал?

ЖЕЛАТЕЛЬНО ЛИЧНОЕ ПРИСУТСТВИЕ

Мог бы и не напоминать. Я уже и сам чувствовал, что меня куда-то неистово тащат за руку. Должно быть, в направлении порога. Куда еще? Сложность, однако, заключалась в том, что вернуться в зримую реальность можно было лишь с помощью четок, а четки находились в той самой руке, за которую волокли.