Кирилл Бенедиктов - «Если», 2004 № 12

Он бы все равно нас не понял, и мы привязали Тоби, материну немецкую овчарку, в кузове Адиного грузовичка. Сама хозяйка пса была плотно связана по рукам и ногам, и нам было нелегко вытаскивать ее из кабины на мост. Моя сестра Ада перевернула ее — думаю, несколько грубовато, — и я проверил узлы. В них я был совершенно уверен: у себя в Аризоне Ада работала на ранчо и знала в этом толк. Я одернул материно блеклое домашнее платье, чтобы прикрыть бледные коленки, и убедился, что ее ботинки крепко зашнурованы. Ветерок, пробежавший от реки по ущелью, пошевелил седые пряди на лбу. Казалось, даже стальной мост под нами дрогнул от этого дуновения — вот разыгралось воображение! Я чувствовал запах реки и слышал недоуменный шепот ее перекатов. А над нами, в чистом голубом небе, недовольно, но настойчиво кружили черные дрозды. Солнце являло собой жаркое пятно света в прохладном разреженном горном воздухе. Тоби топтался в кузове, поскуливал, пытаясь сорваться с поводка, и внимательно, с некоторым подозрением наблюдал за нами.

— Барри, а очки? — Ада потюкала ноготком по линзе материных тонких стеклышек в стальной оправе.

— Не делайте этого, дети!

— Заткнись, Джессика.

Ада обратилась совсем не к маме, а к личности, представляющей ее нанонародец. Когда профессор Холли Кетчем (то есть наша мать) поместила колонию нанолюдишек в свое собственное тело, многие сочли это большим и невероятно смелым шагом вперед, новой ступенью научного прогресса. Разумеется, официально и в условиях полного научного контроля такого еще никто никогда не делал. Нанотехнология обещала долгую жизнь в добром здравии — своеобразное бессмертие.

И как же это сработало? — спросите вы. Долго объяснять, но если совсем кратко, то тут уместно словечко «У-упс!».

Объясняю чуть длиннее: вся беда в том, что через несколько поколений — по-нашему, через несколько часов — наночеловечки убедили себя, что их мир не должен предпринимать ненужных действий, связанных хоть с каким-то риском, даже минимальным. Для этих мелких людишек стало смыслом жизни не позволять своей вселенной подвергать себя какой-либо опасности. Джессика так и заявила, мол, каждый в отдельности наноиндивидуум представляет собой вполне безрассудную личность, как и любой другой человек вне зависимости от размера, но при этом: «Поставь себя на наше место, Барри. Представь, что ваша вселенная привязала длинные доски к ногам и понеслась по снежной горе на скорости в сотню километров в час. Или пошла поплавать наперегонки с акулами. Ну подумай сам!»

Матушка выглядела, словно бабушка из телевизора: пухлые розовые щечки и белая полупрозрачная кожа. Нанонарод вполне мог обеспечить ей стопроцентное зрение, однако они подумали, что очки заставят ее быть более осторожной. Они могли оставить ей естественную 48-летнюю внешность, а могли сделать моложе, но выбрали образ вечно копошащейся с пирожками на кухне бабуськи, чтобы исключить возможные контакты, которые могут оказаться хоть в какой-то мере опасными. Они также могли оставить в покое ее мозги, вместо этого они превратили ее в слабоумную старуху. Едва ковыляющая глупая вселенная — замечательный мир, не пытающийся с риском для своего существования ухватить удачу за хвост.

Джессика была создана, чтобы объяснять матушке-старушке все на свете. На самом деле она была огромной и хорошо организованной группой нанолюдей, постоянно работающих для поддержания «интерфейса внешних сношений», которая называла себя Джессикой. Наночеловечки — невидимые, но чувствующие, самовоспроизводящиеся нанороботы — просто думали быстрее, чем большие люди. Если бы матушка вздумала произнести многосложное слово, то эта проблема стоила бы недели посменной работы мелких человечков, занятых в обеспечении Джессики. Фактически, наноличность могла появиться на свет, вырасти, выучиться, присмотреть себе пару, накропать стишат, создать себе подобных малышей, подняться на вершину карьеры, потерять всех друзей и родственников, одряхлеть и умереть за время, нужное маме, чтобы испечь противень печенья.

Настоящий ужас, как мне кажется, был в следующем: пока каждый отдельно взятый мелкочеловечек мог рождаться и умирать, мелкочеловечество как общество намеревалось законсервировать нашу мать в виде вполне живой и абсолютно тупой особи очень-очень надолго, практически навсегда.

Я сдернул очки с ее физиономии:

— Сохраню их для тебя, Джессика, если они когда-нибудь снова понадобятся.

Надеюсь, я одарил ее достаточно грозным взглядом, потом помог матери сесть, а затем перевесил ее тело через перила моста. И предупредил:

— Еще можно начать переговоры, Джессика.

— Я абсолютно уверена, что не знаю, о чем ты говоришь, Барри. — Джессика, по мнению наночеловечков, изображала мамин голос.

Но меня не одурачить! Мать никогда не говорила жалобным тоном. И вообще, мы удостоились внимания нанонарода только пару дней назад. Джессика сначала даже не собиралась признавать наше с Адой существование. Потом мы сунули матушку головой в холодную воду, и Джессика соблаговолила поговорить с нами.

Я привязал большой резиновый трос к материным ботинкам, а другой конец — к перилам моста.

— Джессика, ключевое слово — «поскакали», — намекнула Ада.

…Думаю, моя сестрица ужасно струсила, несмотря на ее татуировку — лошадь, ковбойскую шляпу и вечную зубочистку в уголке рта. Ужас плескался в ее глазах, и она смаковала его. Казалось, ей это страшно нравится. Или она просто великолепная актриса. У меня бы так не вышло. Я вспомнил, как она плакалась мне тогда вечером по телефону, как повторяла, что у матери нет ничего на уме, кроме выпечки — печенья, пирожных, пирожков и таких рассыпчатых штучек со сладкой красной каплей в серединке — и «мне нужна твоя помощь, Барри, я не могу сделать это одна, Барри…». У себя в Орегонской высшей школе я получил небольшой отпуск и устное уверение моего помощника на отделении физики, что могу не волноваться по поводу работы, и на следующий же день уже ехал в автобусе в Таксон.

К приезду мама испекла мне пирог…

Я подхватил ее под мышки, а Ада схватила за ноги. Мы раскачали ее, как тюк с тряпьем, и на счет три швырнули с моста. Тоби совершенно свихнулся, он бешено лаял и отчаянно рвался с поводка.

Мы сложили руки на перилах и наблюдали, как мама летит все ниже и ниже, к поверхности реки, и длинная резиновая лента развевается позади нее. Мы слушали мамины вопли… ну хорошо, слушали просто разные крики, потому что, когда кричала Джессика, это было завывание, стон, оплакивание всех на свете разочарований, а когда кричала именно маманя, это был возглас, полный бурной радости. Или я все это себе нафантазировал… Может, у меня не было сестрицыной веры в то, что таким способом нам удастся выковырнуть наноколонию из нашей матушки.