Роберт Рид - «Если», 2004 № 06

Он снова закашлялся. Этот разговор был ему явно неприятен.

— Ну, раз так — моя жена решила оставить эти записки себе. Просто как доказательство, что отец ее ребенка действительно существовал…

Мы все трое (включая Лизу) только переглянулись.

— Она нашла конверт в той комнате, всего через несколько минут после того, как его вывели наружу и поставили спиной к стене замка, — продолжал старик. — Жена рассказывала, что он сохранял присутствие духа — но, кажется, все-таки в последние мгновения снова как бы перестал верить в происходящее, не мог принять его всерьез. Да — вот так все это было.

Глухонемая старуха по-прежнему следила за его губами. Она кивнула, соглашаясь.

…закончилось. Передо мной было открытое тюле. Свет фар очерчивал вдалеке силуэты одиночных деревьев.

Дорога и здесь не была заасфальтирована, к тому же она отчего-то шла непривычно частыми изгибами. Я попробовал поймать какую-нибудь радиопрограмму — но на всех волнах почему-то шел сплошной шум. Мобильный телефон тоже словно умер.

Хорошо хоть магнитофон работал. Я вставил древнюю запись «Пинк Флойд» и дал максимальный звук.

Теперь можно все забыть.

Эта встреча, конечно, не могла быть реальной. Вот что значит — переутомление! Да уж, если в течение трех лет не позволяешь себе ничего хоть отдаленно напоминающего отпуск, жди в гости галлюцинации.

…Когда люди в сером снова показались впереди на дороге, я все еще был склонен считать их такими «гостями». Но один из них властно протянул руку, приказывая остановиться, и когда я волей-неволей повиновался (он стоял прямо на пути — не давить же мне его, такого похожего на реальность!) — второй поднял автомат.

Короткая серия жестких, рвущих металл и стекло ударов — и мои фары погасли.

Умом я еще не успел осознать, что это была автоматная очередь, но дыхание у меня перехватило сразу. Не знаю, чего я больше испугался — того, что вдруг заехал в военные годы или что так же незаметно для себя заехал в собственное безумие.

Они обступили машину. Сквозь залепленные снегом боковые окна я различал только смутные силуэты, но не сомневался: на. меня направлено сразу несколько стволов.

А звуки «Пинк Флойд» продолжали лететь над темным полем.

Оппенгеймер неуверенно рассмеялся. Он читал быстрее нас, поэтому до завершающей страницы добрался первым.

— В общем, ситуация понятна. Солдаты впервые видели такую машину — и уж конечно, такую музыку они тоже слышали впервые. Поэтому они привели их владельца сюда, а потом…

— Ничего не понимаю! — Лиза оторвала взгляд от страницы.

— Не волнуйся, дорогая. Тут и нечего понимать. Это плод фантазии. Но если поставить мысленный эксперимент… Да, пожалуй, в такой ситуации современный человек был обречен. После того как офицеры, выслушав, ничего не поняли из его объяснений, у них просто не оставалось иного выбора…

— Странно… — Лиза словно не слушала его. — Единственной, кто смог его понять, была женщина. Среди нескольких десятков или сотен человек — только одна…

— Да нет, Лиза, — в данном случае ей возразил не ее муж, а я.

— Все они поняли. Они именно потому так и поступили, что поняли! И мужчины, и женщина…

Мы, словно по команде, посмотрели на глухонемую хозяйку дома. Уже какое-то время она сидела, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла. Но в это мгновенье она вдруг резко выпрямилась. Я не успел даже пошевелиться, как старая женщина оказалась рядом со мной — и вдруг встала на колени. А потом молитвенно припала к моей руке.

…она была молода, совсем молода — просто девушка-подросток.

Миг спустя наваждение исчезло — но все прочее осталось прежним: старуха, замершая у моих ног в нелепой молитвенной позе, я сам, от изумления и неловкости застывший в позе еще более странной…

Никто из присутствующих не понял, как им в этой ситуации надлежит реагировать.

Уже само мое существование ставило их в тупик. А то, что я рассказал им о ближайшем будущем — их будущем…

Лучше бы я этого не делал. Нельзя было говорить этим людям, что их ждет очень неплохое будущее — которое, однако, станет результатом поражения.

Но они видели, как девушка, словно в молитве, припала к моей руке. И держалась за нее, пока офицеры не растащили нас.

…Понятия не имею, сколько времени нахожусь в этой темной каморке. Снаружи — уже привычный шум войны.

Я сделал все, чтобы заснуть — заснуть и проснуться в своем времени. И в какой-то полудреме, между сном и явью, вдруг ощутил робкое касание ее рук.

Она где-то сумела раздобыть чаю (немного: он плескался почти на дне кружки) и пару кусков зачерствевшего хлеба. Попыталась освободить мои запястья от наручников, но, конечно, у нее ничего не вышло.

На ней был мужской комбинезон из жесткой ткани, слишком большой, скрывавший очертания тела.

Быстро наклонившись вперед, она коснулась губами моего лица. Опустилась рядом со мной на лежанку.

Наше дыхание смешалось.

…Ее поцелуи — сперва по-детски робкие, неопытные… Потом — жар, который одновременно охватил нас обоих… Шорох сбрасываемой ею одежды… Быстрая, жадная ласка ее пальцев…

Это не было ни сном, ни галлюцинацией. И прошлое с будущим вдруг потеряло значение: остались только эти драгоценные секунды.

Мы так и не сказали друг другу ни единого слова.

Вдали грохотала война.

В лес мы въехали молча.

Деревья тесно жались друг к другу, протягивали разлапистые ветви почти до середины дороги. По ней явно ездили нечасто — ну так ведь то, что осталось от замка, и вправду мало кого могло заинтересовать.

Оппенгеймер, сидя рядом со мной, то и дело посматривал на карту. Старики устроились рядом с Лизой, на заднем сиденье.

Фрау Анджела Хаген. Хайнрейн, Штигрицвег, 7. Индекс — 83620.

Конверт подрагивал в руке старика.

На выезде из леса нас ожидал сюрприз: врезавшийся в дерево «фольксваген». Впрочем, его уже отбуксировали в сторону и теперь грузили на аварийный прицеп. Вся эта компания (включая и пожарных, зачем-то приехавших вместе с аварийщиками) плотно закупоривала узкую грунтовку.

Из-за этой задержки к Хайнрейну мы подъехали уже почти в сумерках.

Первое, что бросилось нам в глаза, — ряд домов совсем новой постройки. Окраина деревушки недавно расширилась, образовав новорожденную улицу, как бы находящуюся еще за пределами населенного пункта. И мы почти не удивились, прочитав на указателе название этой улицы.

Штигрицвег.

На домике номер семь была укреплена табличка с фамилией владельцев. Мы не удивились и на этот раз.

Семья Хаген.

Нам открыли только после нескольких звонков. Взрослых дома не оказалось: лишь две большеглазые девчонки, одна лет восьми, другая года на два постарше. Шепотом посовещавшись друг с другом, они все-таки решили нас впустить.