Андрей Попов - Дверь в сказочный ад

– Дело к дождю, — произнес Том прямо над моим ухом.

– Мистер Айрлэнд, — это уже был голос дворецкого. — Возвращаться в Менлаувер сейчас нет никакой возможности. Пойдемте в избушку и переждем непогоду.

Ветер становился сильнее, иногда завывая отчаянными, почти человеческими голосами. Деревья в лесу лишались своих драгоценностей: золото, янтарь, увялый изумруд некогда пышной листвы срывались безжалостными порывами и уносились в никому неведомом направлении. Я еще раз глянул на зверей. Они словно не хотели замечать неистовства пробудившейся стихии и продолжали сидеть на своих местах. У волка наконец сдуло с головы его изящную шляпу.

Тут поляна дрогнула. На ней впервые раздался грубый глас медведя:

– Ветер… ветер меняет погоду, а также настроение, — он не обращался ни к кому лично, но показалось, что реплика была адресована мне.

И я сразу почувствовал резкую перемену в их взглядах. Там, глубоко в зрачках, снова зажегся огонек хищников: самый холодный и в то же время самый жгучий.

– Пойдемте отсюда! Пойдемте! — я подтрунивал Тома и Голбинса поскорее покинуть общество этих странных созданий. — Мы переждем дождь в избушке, а после вернемся в Менлаувер.

– Извините, сэр, но Менлаувера уже нет… — Голбинс вдруг ошарашил меня столь диковатой новостью.

– Как так?

– Сегодня утром было землетрясение, все разрушено до основания. Разрушена и миссис Хофрайт, я подобрал ее обломки.

После этих слов он залез в сумку, достал оттуда оставшиеся бутерброды, а также окровавленную голову миссис Хофрайт. Она смотрела в небо стеклянными глазами и что-то шептала. Я еле различил знакомые слова: «Господь прибежище мое в род и род…» .

– Мы ей ничем уже не поможем, — печально констатировал Том. — Она сломана. Голбинс, выкиньте эту голову.

Ветер уже ревел как бешеный, с неба капнули первые слезы богов. Очевидно, надвигается самый настоящий ливень.

– А кстати, где Винд? — спросил я.

– Его распяли за грехи всех лошадей, — ответил Голбинс. — Но пойдемте в избушку, у меня в сумке еще есть что перекусить.

Тут я увидел вдалеке своего верного Винда. Он был распят меж двух деревьев, в голени ног, возле копыт, кто-то вбил железные колья. Кажется, он был еще жив: хвост подергивался, тело билось в судорогах. Голбинс хотел еще что-то произнести, но лишь пронзительно вскрикнул. Я обернулся и стал свидетелем любопытной картины. Томас вонзил длинный нож в горло моего дворецкого. Видя, что тот еще пытается вырваться, он снял с пояса старинный разбойничий палаш и одним ударом отрубил ему голову. Потом Томас достал чистый белый платок и принялся вытирать свою одежду, запачканную каплями крови.

– Зачем ты его убил?

– В его сумке осталось только два бутерброда. На троих не хватило бы.

– А-а… — понимающе протянул я и кивнул. — Вообще-то зря ты это сделал, он был неплохим слугой.

Потом начало твориться что-то уж совсем странное, очередные эпатажи свихнувшейся матушки-природы. Она сегодня была явно не в себе. Том вдруг стал уменьшаться в размерах, превратившись в настоящего лилипута, а вскоре вообще достиг роста дюймовочки. Он пытался вскарабкаться не ветку кустарника, но постоянно срывался и падал на траву. Я услышал его писклявый голосок:

– Майкл, я попал в страну великанов, спаси меня отсюда!

Я решил раздавить Томаса сапогом и размазать его по траве. Теперь оба бутерброда достанутся мне. Тут с неба вместо дождя полетели монеты достоинством в десять пенсов, и в несколько мгновений вся поверхность, насколько можно было ее объять взором, превратилась в россыпь этих монет.

Да это ж целое состояние!

Забыв обо всем на свете, я принялся жадно набивать свои карманы, благодаря богов, в которых не верил, и демонов, в которых, увы, пришлось все-таки поверить, за такую щедрость. Но далее перед глазами поплыл туман, поедающий звуки, краски и контуры всех вещей. Все вокруг медленно-медленно перемешивалось в однородную массу — квинтэссенцию минувшего наваждения…

Затем — полнейший мрак…

Секунда полного бесчувствия…

Ощущение чего-то твердого под спиной…

…то был мрак реальный и вполне осязаемый. Я обнаружил, что лежу на жестких нарах и смотрю в эпицентр пустоты. Вокруг — идеальная темнота, без дефектов света, без тревожащих ее звуков. Чувствовался пронизывающий холод, хотя одеяло плотно облегало меня со всех сторон. В этом странном сне я даже ни разу не повернулся на бок, от чего мышцы спины слегка свело.

– Ну и чертовщина! — с этой мыслью я зажег спичку и посветил на часы. Еще только пол второго ночи. Зенит тьмы.

Холод действовал угнетающе, окончательно угробляя и без того паршивое настроение. Пришлось вставать, зажигать свечу и ворошить обленившуюся печь. Она почти потухла, красные угольки чуть тлели в ее нутрище. Когда же языки свежего пламени с шипением и треском заиграли перед моими глазами, на душе стало немного веселей. Я снова лег на нары, пытаясь заснуть. Пусть мне снова привидится дождь из золотых монет, только не эта скучная темнота… За стенами хижины принялся разгуливать ветер, а блаженное забвение так и не наступало.

Раздался внезапный удар в дверь. Один-единственный, словно что-то там упало. Слух, повинуясь отработанному рефлексу, резко обострился, сердце учащенно забилось, я стал вслушиваться в каждый наружный шорох. Но нарастающий вой ветра путал всякие звуки, подчиняя их своей власти. Встревоженный ум сразу перебрал несколько вариантов. Упала сломанная ветка? Или дверь посильнее прихлопнуло ветром? А может, это просто треснуло в печи?.. Я поднялся, чтобы лишний раз убедиться, что дверь закрыта на засов. Так оно и есть. Скупая светом свеча небрежно, как бы штрихами, рисовала контуры моего маленького убежища.

Я попытался успокоить себя беспечным зевком, но вирус тревоги уже бродил по душе. Страх, кажется, скоро станет моей хронической болезнью. Через какое-то время… (черт, зачем я вообще сунулся в эту берлогу!) мне почудилось, померещилось или показалось, что за хижиной кто-то скребется.

Крысы? Мыши? Бурундуки? Маленькие гномы-боровики?

Тьфу, черт! Да странное ли дело, чтобы в лесу кто-то скребся?! У меня уже наступала аллергия на все, что способно издавать звуки, какие бы то ни было.

И тут я, точно ужаленный, подскочил с нар. Где-то далеко-далеко: во тьме ли, в пустоте ли, или в моей собственной голове на короткие секунды раздались голоса… несколько голосов… Комок горькой желчи, скопившейся во рту, с глотком вошел внутрь, отравляя ядом желудок.

Нет и еще раз нет… это уже слишком!

Они не могли найти меня по запаху следов, я был на лошади. И никто, ни одна живая душа не знала, куда я направляюсь! До Менлаувера отсюда миль пятьдесят, не меньше.