Андрей Попов - Дверь в сказочный ад

Я проснулся и до самого утра не мог больше сомкнуть глаз. Рой мыслей жужжал вокруг головы. Внутри меня что-то неистово кричало: «что ты намерен делать?!» .

Оказывается, убить лишь то, что является каким-то «образом», все равно не поднималась рука. Из глаз текли холодные слезы, не способные остудить раскаленную жаром душу. Не знаю, когда мне суждено будет вернуться в свой мир, то повернется ли у меня когда-нибудь язык признаться той, настоящей мисс Элене, что пришлось ради нашей любви, точнее — ради спасения собственной шкуры, убить ее двойника? Не знаю…

Всю оставшуюся ночь думал над вопросом: как это сделать? Может, взять ружье, притаиться в кустах и выстрелить, когда она будет проезжать мимо?

Это подлость.

Подсыпать яд в еду?

Это низость.

Да я к тому же не знал, в этой чертовой сказке яд вообще действует или нет?

Дождаться, пока она будет спать и внезапно нанести удар?

Но в таком случае необходимо как минимум находиться в ее спальне.

Всю ночь я ворочался с боку на бок. И лишь к утру пришел к решению, что убийце и жертве не избежать встречи лицом к лицу. Вздремнуть больше так и не удалось. Было страшное ощущение, что все вокруг с шумом и грохотом катится в черную бездну…

Винд был уже готов к путешествию и громко фыркал, отгоняя назойливых мух. Он был так похож на моего настоящего Винда, что я не выдержал и ласково погладил его по гриве. Он еще раз фыркнул и покорно склонил голову. Я залез под сюртук, нащупав там рукоять пистолета. Мертвое, холодное, жестокое ко всему железо. К горлу подступали горькие комки, которые приходилось заглатывать обратно.

Что я ей скажу? Как посмотрю в глаза? Что буду чувствовать перед тем, как нажать курок?

Я боялся этой встречи больше, чем тех ужасных ночей — всех вместе взятых. Мой ум сложно переваривал мудреные слова, такие как «проекция», «образ», «квазипространство». Он чувствовал и понимал лишь то, что представлял ему обманутый взор. А перед взором плыли живые цветы, живые деревья, живые небесные облака. И тогда ум, пытаясь успокоить самого себя, усиленно твердил: «все здесь ненастоящее!» . Я усердно внушал себе, что буду стрелять лишь в нарисованную мишень. Чертовски-искусно нарисованную…

Запах леса совершенно не чувствовался. Все мои движения были медлительными и неторопливыми. Пытаясь оттянуть давно предначертанный момент, я только еще больше мучил себя. До замка барона Стинвенга становилось все ближе. Знакомые места отмечали собой расстояние. Мозг продолжал работать на полную мощность, как заведенная паровая машина, и выдавал мне каждые несколько минут одну и ту же фразу: «Успокойся! Это всего лишь фантом! Фантом! Она даже не почувствует боли!» . А может… все-таки почувствует? Барон Маклин конченый солипсист. Для него все вокруг — фантомы. Как же! Он уже наполовину божество. А презренный материальный мир всякое уважающее себя божество считает своим личным вздором.

Нет. Нельзя тянуть время. Это все равно, что тянуть нервы. Надо быстрей! И я пришпорил Винда…

Мрачный-мрачный день на залитом светом небе… Солнце, повисшее прямо над головой, уже не горело, не светило, не пробуждало былых чувств, облачившись в траур моих личных скорбей. Небо все еще казалось голубым, но сама голубизна — лишенной цвета и самой жизни. Вместо пения птиц — механические звуки некой заведенной шарманки. Запахи леса ничем не отличались от обыкновенного смрада. Если сказать откровенно, то я еще в большей степени чувствовал себя этим самым фантомом — иссохшая телесная оболочка, надетая на кости и накаченная простым воздухом вместо души.

И все-таки: что я ей скажу?

Неужели у меня поднимется рука, не произнося ни слова, нанести этот удар?

А впрочем, что говорить, если проекция (черт, где он откопал это слово?) не способна ни понять, ни осмыслить? Тогда я, наверное, буду разговаривать со своей совестью, принявшей обличье мисс Элены. А она только будет делать вид, что боится, переживает, кричит от боли и умирает… Понятие реального, полуреального, иллюзорного и абсолютно несуществующего так перемешалось в моем сознании, что я с трудом мог провести между ними четкую грань. Тем более, если этой грани никогда не существовало.

На душе было погано до омерзения. И я испытал лютую ненависть к самому себе.

Вот показалась знакомая поляна — та самая, где произошла наша первая встреча. Старые воспоминания кольнули внутри.

Я вдруг вздрогнул, крепко сжав поводья. Чуть не крикнул.

Прямо навстречу ехала она…

Та же улыбка, те же глаза, те же заигрывающие с солнцем локоны волос. В одно мгновение я позабыл про всякие проекции, притормозил Винда и отвел в сторону виноватый взгляд.

– Здравствуйте, Майкл.

Я лишь кивнул, чувствуя, как закипает кровь, как тело и душа борются за независимость друг от друга.

– У вас что, сегодня особое расписание для прогулок? Вы, помнится, никогда не приезжали в такую рань.

Я молча разглядывал румянец ее лица: хоть краем мысли почувствовать, распознать эту гениальную подделку, и на том успокоиться. Но не почувствовал и не распознал. Душа готова была поклясться, что передо мной та самая мисс Элена, которую я знал с первой минуты нашей встречи. Ум сурово противоречил: «вспомни, что ты видел на могиле у Маклина… вспомни зверей… вспомни, что иного пути все равно нет…» . Вот это я, однако, быстро вспомнил.

Злой гений, будь он проклят! Сотворить фальшивый мир, где никакую вещь практически невозможно отличить от подлинника!

– Мне кажется, вы нездоровы, у вас такой убитый вид…

– Д-да… мисс Элена, слабое недомогание.

С минуту мы ехали вместе. Молча. Тихо. Я несколько раз взглянул на нее в профиль и получил несколько болезненных уколов в самую сердцевину души. Рука периодически лазила под сюртук, нащупывая пистолет, эту металлическую игрушку, забавой которой служили жизни и смерти людские.

Как начать? Что ей сказать перед этим? Может, внезапно вытащить пистолет и…

Казалось, я никогда не решусь. Господи, если ты есть, не приведи еще кому-нибудь испытывать такие муки!

– О чем вы думаете, Майкл? — в ее голосе скользнула грустинка. Она хорошо улавливала мое настроение.

– Сам не знаю. Наверное, о том, как мимолетна человеческая жизнь, и как мало в ней хорошего.

– Поглядите, какая замечательная белка! — она указала рукой на далекую ветку сосны.

Белка выглядела и впрямь замечательно: вся в рыжих золотистых шелках, с расфуфыренным хвостом и затаенным ехидным голоском в глазах. Что-то поспешно грызла, не желая ни с кем делиться.

– А вы говорите: мало хорошего… Вы, наверное, чем-то сегодня огорчены, Майкл. Я не буду допытываться, что вас тревожит, но хочу сказать одно: любая, абсолютно любая печаль когда-то пройдет, не грустите. Сегодня пасмурно, а завтра обязательно выглянет солнце.