Андрей Попов - Сломанная вселенная

Когда он подошел еще ближе, то зло сплюнул.

Иллюзия насчет деревни исчезла, как и все родники.

Это было кладбище.

Облаченные трауром могилки тянулись ровными рядами, подобно улицам, и действительно издали могли напоминать некую вымершую деревню. И красивая городьба и маленькие калитки: все как в мире живых. Даже цветы, наверняка искусственные, по цветовой гамме были намного ярче, чем все то, что встречалось в пустыне до сего места. Над кладбищем витал какой-то праздничный траур (во словосочетание!). Каждая могилка была ограждена частоколом железных прутьев. Надгробные плиты, памятники — все как полагается. Почти всюду росла черная трава: в бескрайней пустыне и ей-то обрадуешься как родной. Воздух вокруг был пропитан отвратительными миазмами и запахом разлагающихся трупов, от которых проснулась тошнота. Имелась, впрочем одна странность: некоторые гробы не были закопаны в землю, а стояли на поверхности. Может… просто еще ожидали своих хозяев? Все они были из камня и больше напоминали собой маленькие склепы с откидными крышками. Смерть, царившая здесь, либо задремала, либо сама умерла, отчего всюду чувствовалась безмятежность, спокойствие, тишина…

Максим вдруг испытал странное, казалось, совершенно неуместное чувство — зависть. Да, именно! Он завидовал этим отлучившимся созданиям, уже недоступным для земных тревог, для которых покой теперь являлся вечным пристанищем, а безмолвие — надежным саваном покрова. Все они стали неуязвимы для скорбей. Здесь уже нет боли и переживаний в той же степени, как нет радости и торжества. Нет ни хорошего, ни плохого. Вообще НИЧЕГО. Здесь некому даже об этом вспомнить, кроме как живым, случайно забредшим сюда.

В глубоком философском унынии Максим послонялся туда-сюда, потом, сам не зная для чего, открыл одну калитку и робко вошел внутрь. На могильной плите была какая-то надпись, размытая волнами времени, так что ее невозможно уже прочесть. Усталость цепями тянула к земле, и он чувствовал, что вот-вот свалится с ног. Гроб бросал на траву небольшую полоску тени. И, спасаясь от солнечных лучей, Максим рухнул прямо на эту тень, жадно заглатывая воздух и совершенно не представляя — что делать дальше.

Но дальше все произошло само собой. Раздался протяжный, почти мелодичный скрип, затем внезапный грохот — упало что-то очень тяжелое, причем, совсем рядом.

Он вскочил на ноги. Недоумение и страх вызвали всплеск каких-то резервных сил. И тут же он понял, в чем дело: гроб стоял на неровной поверхности, перекосившись набок. Его крышка от тяжести съехала в сторону и рухнула на землю. Вот и все, и нет причин для паники. Но открывшаяся картина отравила взор. Покойник, наполовину изъеденный червями, лежал, оскалив желтые зубы, и открытыми глазами безжизненно смотрел в центр неба. От его одежды остались одни лохмотья, и сейчас было абсолютно не понять, кем он был при жизни: царем ли, рабом ли или занимал среднее положение между тем и другим. Впрочем, наиболее правдоподобная версия — он являлся воином, так как в каждой руке у него зажато по кинжалу, две из которых сложены на груди, а две другие — вытянуты по швам. Кое-где на кистях рук плоть уже совсем сгнила, и стали видны обнаженные серые кости. Единственное, что хорошо сохранилось — это волосы, их серебристый цвет и ровная аккуратная укладка.

Резкое зловоние отравило все вокруг. Максим почувствовал резкую тошноту и стал пятиться назад.

Скорее бы отсюда уйти! Мысль проста, но разумна. Он уже решил покинуть это омерзительное пристанище, но тут подумал об одной вещи: в руках у покойного были кинжалы, то есть оружие, а оно вполне могло пригодиться в борьбе со всякими порождениями пустыни, в частности — с этими ползучими тварями скорпионами. Поборов отвращение и брезгливость, Максим заставил себя снова приблизиться к могиле и робко протянул руку…

– Извините, сударь… но вам это уже не понадобится… — бессмысленно прошептали его губы.

Когда его рука соприкоснулась с рукой усопшего, он вздрогнул. Но все же вытащил один кинжал, напоминающий кривой ятаган, а скорее — и являющийся им. Мертвец при этом послушно (почти услужливо) расслабил кисть. Не в силах больше выносить его присутствие, Максим быстро зашагал прочь, ускоряя шаг и удаляясь от подхлестывающего сзади страха.

– Ты вторгся в мои кошмарные сны!!! — голос, посланный вдогонку, был настолько громким, словно кто-то говорил в рупор.

Максим вздрогнул и обернулся. Неосознанно, рефлекторно, как будто его заставили вздрогнуть и обернуться силы извне. Воля уже практически бездействовала. Панический ужас прошел насквозь душу, в полупотухшем сознании сверкнула ядовитая молния. Все тело налилось свинцом: руки, ноги, даже язык. Он стоял, долгое время не в силах ни пошелохнуться, ни что-либо произнести. А тот, кто выдавал себя за мертвеца, продолжал лежать на своем месте, только теперь взор его стеклянных обесцвеченных глаз был устремлен прямо в незваного гостя.

– Мне снились такие изящные кошмары! Такие мучительные страдания! Я смаковал каждый миг своей агонии!.. Но тут пришел ты! ТЫ! Тот, кто это разрушил!

Труп, похоже, слегка пошевелился. Улегся в гробу поудобнее, перекатившись на бок, и продолжал:

– Но все это я бы стерпел и простил. — Полусгнившая челюсть двигалась в такт словам, и теперь уже не оставалось сомнений: говорило именно то, что лежало там внутри. — Ты, наглец, еще и ограбил меня!

Тело вновь зашевелилось. Руки с обрывками свисающей плоти медленно приподнялись и ухватились за борта каменного гроба. Покойник, судорожно подергивая суставами, пытался принять сидячее положение. Попытки с третьей ему это удалось. Какое-то время он просто молчал и глубоко вдыхал в себя воздух, наверное, совершенно забыв его вкус, затем внимательно осмотрелся вокруг и слегка пожмурился от непривычных солнечных лучей. Вид родной пустыни вызвал на его омерзительном лице улыбку, которая вряд ли чем отличалась от гримасы ужаса. Потом он резко вскочил на ноги. Могильные черви сыпались с его ветхой одежды и, извиваясь по песку, расползались в разные стороны. Едва его взгляд встретился с глазами Максима, как тут же заискрился от гнева. От одного только взгляда душа повергалась в жар, а тело обдавало леденящим холодом. Ужас был столь сильным, что даже жар и холод становились неотличимы друг от друга.

– Я никогда никого понапрасну не убивал, но всегда готов защитить свою честь в законном поединке! — кому принадлежала эта реплика, ясно без лишних слов.

Наш отважный путешественник, доблестный рыцарь, спаситель прекрасных дам — называйте его какими угодно титулами, но сейчас он стоял жалким и несчастным, понурив голову и онемев от предательского страха. До его сознания наконец дошло, что мнимый покойник в состоянии говорить, передвигаться, а следовательно — и драться. Хотя бы из уважения к здравому рассудку следовало как минимум удивиться и крикнуть на всю округу: «такого просто не может быть!» . Но к здравому рассудку здесь, видно, не осталось никакого уважения. А все чувства, в том числе и чувство удивления, были давно поглощены унынием.