Владимир Покровский - Метаморфоза

А потом Эрих закокетничал и сказал "я". Он сказал "я", поскольку тоже внес свою лепту в движение метаморфозников, лепту, по его словам, увесистую, с добрую драхму, и по моим соображениям, для охотников, для куаферов, для космополовцев и космоломов, словом, для всех беспланетных весьма угрожающую. Фей придумал самое простое - превращаться в уже существующих диких зверей.

Я слушал и уже не набирался сил для прорыва, и запах, идущий от полуоткрытой кухонной двери уже не так волновал меня, хотя есть, конечно, хотелось адово. Цветастые тоже вертели носами и слушали вполуха.

Эрих Фей из Метрополии тоже всю жизнь работал бездельником. В юности он создавал стекла, недурные, он сказал, стекла, однако все мы знаем, ребята, что людей искусства в Метрополии нет, значит, и стекла Эриха Фея никто особенно не ценил - Метрополия! И тогда Эрих Фей из Метрополии выбыл. Он ушел оттуда, забрав с собой девушку со странным именем Шагис, желание создавать стекла, уверенность в собственной художественной натуре и любовь к староанглийским словечкам, безобидную такую любовь. Для начала он остался без девушки по имени Шагис. Потом, в одном из бессмысленных исследовательских походов к рубежам Обитаемых Ареалов, вдруг потерял желание писать стекла. А с уверенностью в собственной художественной натуре он расстался чуть позже по собственной воле - без какого-либо чувства потери.

И стал охотником. У него был талант везде приживаться, но жить он тогда еще не умел. Он бежал отовсюду - с таким чувством, будто гадит везде и не хочет оставаться там, где нагажено, но на самом-то деле (так сказал Эрих Фей, любитель показывать себя крупным планом на общем фоне городского спокойствия...), на самом-то деле не гадил он, он везде аккуратненько, по собственной прихоти, открывался людям с той стороны, с какой не хотел, чтобы его видели - и не то чтобы с очень плохой. Он немножко не так сказал, но я так понял его, я тоже претендую на знание человеческих характеров, между прочим. И тоже бываю склонен к самоанализу, ну ты знаешь... да-да, пятьсот пятнадцатый раз. В общем, он убегал отовсюду и нигде не мог найти себе места. Охотник, искатель золотых звезд, борец с несуществующими цивилизациями, миссионер в одичалые экипажи, актер (это уже после того, как потерялась художественная натура - конечно!), даже в куаферы нанимался, но не прошел. И так далее, и так далее, и так далее пока не попал на Галлину.

Он попал на Галлину метаморфозником, ярым последователем Эбнера Фиска. Он имел аппарат, тогда еще громоздкую и неудобную штуку с креслом, биологическими шкафами и прочей ерундой, которую мы по сто раз в год наблюдаем в стеклах про жизнь науки, а наяву, собственными глазами совсем или почти совсем не видим ее - а жизнь-то, в общем, длинна!

- И верите? В первый же дэй! Да нет, что я говорю, не в первый - первый я посвятил ознакомлению с городом, есть, знаете ли, такая... такое... у меня... Словом, почти сразу наткнулся на бовицефала и поразился - какая мощь! И купил себе одного...

- То есть как это? - Я даже оторопел. - Что это еще за купли-продажи такие? Ведмеди же не входят...

- В продажные списки? - с готовностью подхватил Фей. - Ну да, не входят, конечно же, не входят, а как же! Но я по таким спискам купил, где входят.

- У охотников? Вы вот так запросто... на Галлине... в первый же день?

- Да, милый мой, здесь же ведь каждый третий - охотник. Ну, положим, не из тех, что по космосу шатаются, из своих, но ловят бовицефалов, ловят. Вражда здесь, дорогой мой Хлодомир, страшная. Я, конечно, с ребятами своими немножко порядку поднавел, поднавел немножко порядку, побаиваются меня нарушители городского спокойствия, а так - вражда.

- Вражда? Между кем?

- Между кем? Да между кем угодно! Охотника с защитником, женщины с мужчиной, старушки с туристом, душителя со стражником, бездельника с технократом, умного с сумасшедшим, дурака со здоровым образом жизни, неизвестно кого неизвестно с кем. И всех - с ведмедями, да! Кому приятно, когда на тебя охотятся?

- Бовицефалы?!

- Да что вы как глухой переспрашиваете, честное слово? - Фей раскраснелся, он отчаянно жестикулировал, и сквозь фиглярство, сквозь доверительные и сверхдоверительные интонации, то и дело проступали скрываемые из последних сил злость и тоска.

- Бовицефалы неразумны. Они враждовать не могут.

- Много вы знаете о бовицефалах...

- О бовицефалах я знаю много.

- Ах, да я не о том же, не о том, совсем не о том! Что это вы меня все время перебиваете? Слушайте, я вам быстро рассказать должен.

- Не надо мне ваших рассказов. Я тороплюсь. У меня дела.

- Успеете еще, не спешите, Вальграф Хлодомир. Слушайте дальше.

- Оставьте меня в покое. Я болен. Спать хочу.

- Я купил у одного охотника бовицефала, - не слушая меня, напряженно и медленно, как заклинание, продолжал Фей. - Я в свой аппаратик вставил его - и хорошо вышло. Я на себе его испытал, меня всегда отличала смелость. И понял... и понял, что тут открытие. Не простым зверем оказался бовицефал. И войти в его шкуру было приятно, и уходить, особенно в первые минуты, совсем не хотелось. Хотелось, чтобы навсегда. Понимаете? Кто хоть раз попробовал, всегда тоскует по его шкуре. А в ней хорошо-о-о-о! И только под конец, уже когда действие метаморфозы кончается, когда обратное начинает грозить - вот тогда тоскуешь по шкуре, тобой оставленной, вот тогда хочешь стать человеком снова. Вы не представляете, какое счастье метаморфоза в бовицефала! Это... это... это...

Фей вдруг стал возвышен и благороден. В глазах его зажглась мечта самая чистая, за "которую человека, пусть даже врага твоего, и полюбить можно. Он встал, вытянул шею, приподнялся на цыпочки, пальцы сложил щепотками и губами воздух поцеловал. Дрянь.

- Да что вы ко мне со своими метаморфозами?! - вдруг вскипел я, и ярость меня стала жечь неестественная, не из мозга, из живота откуда-то ярость, я ее еле сдерживал. - Что я вам и вашим метаморфозам? У вас свои дела, у меня свои. И пересекаются только на бовицефалах. Я уйду и ничего про вас не скажу. Я не слишком разбираюсь в законах, но если законов против метаморфозы нет, а их, похоже, нет, - так и договориться как-то можно!

- Есть, есть такие законы, - возвращаясь с небес на землю, запричитал Фей (невероятно ханжески, до отвращения фальшиво, с вызовом - видишь, как я играю?). - Есть они. Почему-то другим наше счастье поперек горла, почему-то приравнивают наш образ жизни к самым наркоманическим акциям, и преследуют нас, и бьют, и подозревают, уничтожают безо всякого сожаления. И все Эсперанца!

- А тогда ничем помочь не могу, вы уж простите. Выведем вас с Галлины. Как вредную микрофлору. И не советую мне угрожать. Потому что смерть моя учтите! - только все усугубит.

- Вы немножко не так меня поняли, дорогой Хлодомир, - участие в глазах, доверительность полная и тоже насквозь фальшивая, ну просто омерзительная доверительность. - Мы совсем вас не просим, чтобы вы споспешествовали ходатайствовать... с этим все в порядке. Есть люди, есть возможности, есть силы...