Фредерик Пол - Мир Мириона Флауерса

Фредерик Пол, Сирил Корнблат

Мир Мириона Флауерса

Мир Мириона Флауерса одновременно напоминал "добрую старую Англию" и итальянское Возрождение. В этом мире, как в идеализированной Англии, все представители привилегированного класса были по меньшей мере друзьями собственных друзей. Любой гарлемский бизнесмен обычно узнавал, кто заправляет делами на музыкальном факультете Говардского университета[1], через неделю после того, как там происходили перемены. И, как во Флоренции времен Челлини, в этом мире находилось место для разностороннего человека. Американский негр мог быть доктором, строителем, педагогом, политиком-реалистом.

Таким человеком и был Мирион Флауерс. Он родился в Бостоне в 1913 году. Его отец был адвокатом и политиком-реалистом, а мать - актрисочкой. Он упорно трудился, и ему повезло; он поступил в университет, получил степень доктора медицины и лицензию на право практики в штате Нью-Йорк. Все последующие годы от него требовалась способность действовать. Разорявшаяся строительная фирма нуждалась в небольшом капитале и человеке с некоторой долей здравого смысла - он приобрел акции этой фирмы. Школьный совет, которому был нужен уважаемый человек для представительства, обратился к нему - он хорошо служил совету. Ему пришлось сдать пустяковый экзамен, чтобы стать владельцем недвижимости, - ерунда для человека, который проштудировал десятки томов по патологии, гистологии, анатомии и фармацевтике. Если его выступлению в пользу кандидата коалиции придается такое большое значение почему бы и не проголосовать за него? И когда его приглашали принять участие в дюжине благотворительных кампаний, он охотно называл известные ему имена нуждающихся.

Флауерс был холодным, сдержанным человеком, никогда не имевшим семьи. Вместо детей у него были протеже - негритянские ребятишки из приютов или бедствующих семей. Он помогал им окончить институт и аспирантуру и поддерживал до тех пор, пока они, по его мнению, не исчерпывали своих способностей. При первом признаке спада он предоставлял их самим себе. В течение многих лет отсеивался примерно каждый четвертый. Мирион Флауерс лучше любой приемной комиссии умел разглядеть своих питомцев. Сорок два из его подопечных уже добились успеха, когда один из них, свежеиспеченный доктор психологии, обратился к нему с просьбой.

Протеже звали Энсел Брубекер. Он занял свое место среди многих других просителей, собравшихся после обеда в гостиной бруклинского дома Мириона Флауерса. Здесь была старуха, которая просила об отсрочке закладной и добилась ее; был торговец, который не мог расплатиться с поставщиками и искал поручительства доктора, но не нашел; была мать, сын которой пошел по плохой дорожке, и муж, чья жена с каждым днем вела себя все более странно; был домохозяин, затравленный строительным управлением, и полицейский, который хотел добиться перевода; был человек, желавший открыть бар и нуждавшийся в рекомендации влиятельного лица; был архиепископ, который хотел только одного: выяснить отношения доктора Флауерса с Богом.

В 9 часов 30 минут Брубекер переступил порог докторского кабинета. Это было всего шестое свидание его с человеком, который вытащил его из сиротского приюта и истратил на его образование двадцать тысяч долларов. Доктор Флауерс показался ему более иссохшим, бесстрастным и проворным, чем когда-либо раньше. Доктор не поздравил его. Он сказал: "Итак, Брубекер, вы получили диплом. Если вы пришли ко мне за советом, я считаю, что вам следует отказаться от академической деятельности, особенно в негритянских университетах. Я знаю, на что вы способны. Я бы хотел, чтобы вы испытали силы в одной из фирм, занятых рекламой и изучением ее воздействия на общество. Вы должны стать исследователем мотивов человеческого поведения".

Брубекер почтительно выслушал и, когда наступила пауза, проговорил: "Доктор Флауерс, я вам очень благодарен за все, что вы для меня сделали. Я искренне стремлюсь оправдать ваши ожидания, однако... меня привлекает область научных исследований! Я послал вам свою диссертацию, но это только начало..."

Мирион Флауерс мысленно нашел нужную карточку и холодно произнес:

- "Взаимодействие топоскопических явлений, бетаволновых колебаний в чувствительности движения спинной струны у 1107 произвольно выбранных подростков". Очень хорошо. Теперь, когда у вас есть хорошая вывеска звание доктора психологии, можно ожидать, что вы преуспеете в том деле, к которому вас готовили.

- Да, сэр... Я бы только хотел показать вам...

- Я не желаю, чтобы вы превратились в подобие милого старого Джорджа Вашингтона Карвера[2], смиренно согнувшегося над бумагами и пробирками. Научная деятельность - это не то, что нужно в настоящий момент.

- Но, сэр, я...

- Америкой управляют правительство и администрация больших корпораций, куда я пытаюсь проникнуть, - продолжал доктор Флауерс. - Я хочу, чтобы вы стали управляющим большой корпорацией, Брубекер. Для этого вас учили. Как раз сейчас вы можете зацепиться. Я не допускаю мысли, что вы не попытаетесь это сделать.

В отчаянии взглянув на доктора, Брубекер закрыл лицо руками. Его плечи вздрагивали.

- Я вижу, вы отказываетесь. Прощайте, Брубекер, и больше не попадайтесь мне на глаза, - презрительно проговорил доктор Флауерс.

Молодой человек, спотыкаясь, вышел из комнаты, держа в руках большой кожаный чемодан, который ему так и не позволили открыть. Он собирался ошеломить своего благодетеля и не предвидел сложившейся ситуации. Ему оставалось только опять возвратиться в свой университет, где, может быть, он получит стипендию прежде чем израсходует свои небольшие сбережения. Но особенно надеяться на это не приходилось. Никаких предложений ему не делали и некому было дать ему дельный совет.

Когда он на Центральном вокзале сел в ночное чикагский поезд, настроение его не улучшилось. Он пришел одним из первых и занял место у окна. Свободное место рядом с ним несколько раз пытались занять пожилые дамы, обремененные багажом, юноши в форме Плющевой Лиги[3], коммивояжер с картонками, но все они неуклюжи ускользали, как только обнаруживали, что им придется сидеть рядом с гориллой-неучем-крокодилом-пьяницей-насильнком-черномазым бандитом, которым был в их глазах доктор Энсел Брубекер.

Однако в конце концов нашелся человек, разделивший его одиночество. Парень, что с довольным видом шлепнулся рядом с ним, как только поезд тронулся, принадлежал к тому сорту людей, которые Сами по Себе. Он был грязный, неграмотный, с бутылкой самогона в кармане - и в необыкновенно приподнятом настроении. Он говорил на таком чистом гарлемском жаргоне, что Брубекер понимал лишь одно слово из двадцати. Но вежливость и боязнь показаться неучтивым заставили его в районе 125-стрит, задыхаясь, глотнуть из плоской полупинтовой бутылки, которую протянул ему попутчик. Те же самые чувства, да еще неясное ощущение чего-то утраченного заставили его несколько позже принять предложение своего попутчика и испытать более сильно действующее средство.