Джеймс Фелан - Карантин

Приближался рассвет, а Боба все не было. Я начал беспокоиться. Когда же он вернется? До этого я ни разу не думал, что будет, если новый день не принесет никаких новостей. Если Боб не вернется.

Я лежал на своей раскладушке. На соседней – Пейдж. Изредка мы перешептывались. Уснуть не получалось, как мы ни старались, хотя Пейдж, мне кажется, иногда дремала. Через пару часов лежания и изучения теней на потолке я убедил себя, что Боб обязательно, непременно вернется именно этим утром. Он отлично знает город, не питает иллюзий по поводу Охотников, он всегда начеку. В отличие от многих, он может позаботиться о себе. Хотелось чувствовать такую же уверенность по поводу двух девушек, оставшихся в зоопарке, но с каждой секундой бодрствования я все больше переживал за них.

Но нельзя было поддаваться напрасным страхам. Проблемы нужно решать по мере их поступления. Появится Боб или нет, плохие вести принесет или хорошие, с первыми лучами солнца я отправлюсь в зоопарк.

Перед самым рассветом я вышел в столовую. От кастрюль с едой уже подымался пар, на террасе мерно гудел генератор. Я налил себе кофе и устроился на внешней закрытой террасе. За этим столиком, заваленным камерами, картами памяти, флешками и аккумуляторами, часто сидел Боб. Попивая горячий кофе, я разглядывал груду электроники: все карты памяти были подписаны. Порывшись, я нашел одну, помеченную словом «АТАКА».

Я вставил чип в маленькую камеру, найденную тут же на столе, но она заработала не сразу: пришлось перебрать несколько аккумуляторов, прежде чем включилась запись.

Темноту на экранчике прорезала огненная вспышка. Где он снимал? Что за помещение? Церковь? Слышались крики и вой сирен. Взволнованным голосом Боб комментировал:

«Атака началась десять минут назад. Я находился в исповедальне собора Святого Патрика в Мидтауне».

Камера крупным планом взяла дыру в куполе, затем наехала на пол и некоторое время фокусировалась. На заднем плане выли сирены.

«Сверху упала ракета!»

У меня внутри все сжалось. Где–то рядом с Бобом раздался душераздирающий крик, камера задрожала, он, видимо, поворачивался посмотреть, что происходит.

«Ракета целая. Я… я собираюсь подойти и осмотреть её. Проверить маркировку…»

В кадре появилась рука Боба: он проверял ракету! Осторожно убрал большую доску, обнажив бок металлического цилиндра. По–моему, у ракеты отошел кусок обшивки.

«Вот она. Кажется…секунду…да, я могу заглянуть внутрь. Сейчас», – звучал голос с камеры.

Сначала ничего нельзя было разглядеть: картинка сильно дрожала, освещения не хватало. Но внезапно изображение стало очень четким: Боб включил подсветку на камере.

«Так. Внутри корпуса я вижу что–то похожее на длинные нити с большими стеклянными бусинами».

И действительно, на экране появились ярко–красные, довольно крупные, стеклянные шары, нанизанные как бусы.

«Что это такое? Может, взрывчатка?»

На заднем плане пронзительно закричала женщина, и картинка пропала.

Я отключил камеру. Мне–то было ясно, что это за шарики: в них находился биологический агент. Собор Святого Патрика? Ровно через дорогу от Рокфеллеровского центра. Все это время ракета лежала там! Совсем рядом. У меня задрожала в руках камера. Кто знает, а вдруг весь город нашпигован такими «подарочками»? Может, все именно так задумано: в ракетах стоят таймеры или что–то похожее и они просто ждут своего времени, чтобы сработать…

– Ай!

Я вскрикнул от неожиданности: тихонько подошла Пейдж и положила руку мне на плечо.

– Все в порядке?

– Да, – ответил я, вынимая карту из камеры. – Извини. Это я от неожиданности.

– Пойдем, кое–что тебе покажу.

Она набросила на плечи теплую куртку и жестом позвала за собой. По пути я прихватил свою любимую спасательскую куртку, лежавшую на сумке в холле, – в кармане чувствовалась тяжесть пистолета.

Мы с Пейдж стояли на замерзшей крыше почти в полной темноте. Рассвет только–только начинался. Кроме нас здесь никого не было. Пейдж подвела меня к телескопу, махнула рукой через Гудзон и, пока я настраивал оптику, подошла очень близко.

– Ха! – вырвалось у меня.

– Что?

– Я уже видел эти огни, – сказал я, вспомнив, как из небоскреба наблюдал за Нью–Джерси, и заметил, как в целом здании разом вспыхнул свет. Хорошо, хоть это не оказалось игрой моего воображения, в отличие от много другого, пережитого за последние дни.

– Они зажглись прошлой ночью, – сказал Пейдж. – Ты их вчера видел?

Я покачал головой.

– Почти неделю назад. Я потому и ушел на Лодочную пристань, чтобы переправиться на тот берег, в Нью–Джерси.

– Как думаешь, там прячутся люди, или автоматика срабатывает?

– Понятия не имею.

Я внимательно рассматривал в телескоп район: ни единого движения, ни единого признака жизни.

– Отсюда не разберешь. Если бы подойти ближе…

Пейдж прижалась ко мне и одной рукой обняла за талию.

– Я хочу, чтобы ты был ближе, – сказала она, опуская голову мне на плечо. В первых тусклых лучах солнца я видел, как в глазах девушки мерцают блики. Немного нагнувшись, я жадно поцеловал ее. Сквозь нахлынувший жар я почувствовал, что губы у нее пахнут клубникой. Неужели мне показалось? Она поцеловала меня в ответ. Я отшатнулся и провел пальцем себе по губам: она накрасилась блеском. Сколько же воспоминаний вызвал во мне этот аромат!

– Клубничный. Тебе ведь нравится такой? – спросила Пейдж.

Она подалась вперед, и я снова поцеловал ее. По щеке у нее скатилась крупная слезинка и упала мне на руку. Не буду кривить душой: я целовался с Пейдж и думал об Анне. Мне хотелось, чтобы она была похожа на нее, только вот по–другому. Внезапно Анна исчезла – остались только крашеные волосы Пейдж, вызывающе–красные губы.

– Не могу, – сказал я, отошел на другой конец крыши и уставился на улицу.

– А если ты уйдешь сегодня, и мы больше никогда не увидимся? – спросила девушка, подходя ближе.

– Не говори так.

– Но ведь это возможно, разве нет?

Она сделала шаг вперед и снова попробовала меня поцеловать.

– Пейдж, я не могу…

– Тогда думай о ней.

– Что?

– Думай об Анне. Ведь ты ее представляешь, хочешь, чтобы она была здесь?

– Зачем ты так?

Пейдж молчала.

– Анна умерла, ее нет.

– Зато я есть.

– Уверена? По–моему, ты так стараешься казаться кем–то другим, что совсем забыла, какая есть на самом деле.

Пейдж отвела глаза.

– Я думала, тебе понравится.

– Ты мне нравишься сама по себе, Пейдж.

– Правда?

– А почему нет?

Она прикусила нижнюю губу.

– Мне хотелось узнать, как это.

– Что «это»?

– Как это, когда тебя любят так сильно. Как ты любил Анну.

– Она умерла, Пейдж. Конечно, она мне нравилась, но я говорю о ней так, потому что ее больше нет. – Я обнял Пейдж. – Поверь мне, тебе повезло гораздо больше.