Николай Полунин - Дождь

С горящей свечой в руке и фляжкой коньяку в кармане я вывалился на лестничную клетку. Попробовал соображать, но сейчас это было трудно. У порога лежала моя монтировка, я подобрал ее. Начал вскрывать все двери подряд, временами отхлебывая из фляжки. Сперва у меня хватало ума только растворять двери, потом в одну из них я зашел, бормоча "кис-кис-кис", поблуждал в потемках, потом -- в следующую, и в следующую, и в следующую, натыкаясь всюду на мебель. В какой-то момент прямо перед собой я увидел обои в полоску, а на них -- квадратную декоративную тарель. Тут я решил задержаться и немного пострелять (портупея все еще была на мне). Долго укреплял свечу и прицеливался. Дело оказалось увлекательным, хотя и несколько шумным.

Ищем, значит? Ба-бах! Надеемся, не веря. Ба-бах! В единый, значит... ба-бах! -- миг. Ба-бах! Ба-бах! Соплеменники. Со-планетники, со-участники. Ба-бах! Дзинь! -- гильза во что-то. М-да, шумно. Уши. Заложило. Это из-за ограниченного объема. Объема пространства. Надо же, как это я, все понимаю. Выпьем по этому случаю.

Следующая пуля сбила свечу, я шагнул куда-то, ноги у меня заплелись, и я рухнул.

3

Очнулся оттого, что совершенно затекла и онемела рука: я на ней лежал, как выяснилось. В комнате было уже светло, в сантиметре от лица ножка чего-то задирала край темно-желтого паласа. Я посмотрел вверх -- кресло. Наверное, пора было вставать, но сперва я подтянул к себе чудом уцелевшую фляжку и выпил остатки. Мне сразу стало лучше. Поднялся, обозрел все вокруг. Почему-то пробито даже оконное стекло, хотя тарель висела на противоположной стене. Теперь, кстати, на ее месте болталась короткая веревочка и чернело множество аккуратных дырочек. Я поднял пистолет, он был пуст -- пуст, и в стороне лежала вторая обойма, тоже выстреленная, и под ногами была россыпь гильз, показавшихся мне слишком маленькими. Мы гуляли.

Три двери на лестничной клетке были раскрыты, я вышел из четвертой. Сориентировался, пошел к оккупированной мною квартире перекусить. Там ликвидировал следы вчерашнего погрома, наскоро поел, сунул в карман бутерброд и отправился.

Это была нелегкая работа, особенно когда я, закончив со своим домом, перебрался в соседнюю четырнадцатиэтажную башню. Здесь я не знал хотя бы даже приблизительно, где могут оказаться животные, поэтому приходилось вскрывать все двери подряд.

...всадить жало ломика у замка, отжать дверь, ударить плечом, не подалась -- еще отжать, еще ударить... пожалуйста, думайте что хотите, я действительно полагаю, что таким вот образом искупаю вину, часть вины... совсем маленькую часть... всадить, отжать, ударить... эй, милый, да кому и думать-то, ты един, ну, положим, могу оказаться и не один, хотя это мало что меняет, то есть наверняка... ударить! ударить! ударить!., наверняка не меняет, но что интересно, в сегодняшней моей яви я, продрав глаза, не сомневался ни на миг, нет, нет, нисколько, будто сто раз уже просыпался так... кошка... беги, беги, смотри-ка, все убегают от меня, свободу чуют, что ли?... отжать следующую дверь, ударить, ты становишься неплохим взломщиком... теперь, пожалуй, не грех признаться, что вчера я был попросту не в себе, пытался что-то такое рассуждать, а на самом деле внутри все визжало и тряслось от еле сдерживаемого ужаса, боялся верить, боялся не верить... я ведь очень обыкновенный человек, кто-кто, а очень обыкновенные люди больше всего на свете боятся ломки своей опостылевшей очень обыкновенной жизни, нет, я еще поразвлекаюсь, ого-го, как я поразвлекаюсь... вот же дьявол, позапираются на сто засовов, еще! еще ударить!... а с часами-то все как решилось просто: в той же квартире-гнезде нашлись электронные, да четыре пары, а могли вообще найтись механические -- не все же, как я, забыли завести... всадить ломик... сейчас 13.55, да, долго вожусь, надо что-то придумывать, и вообще, по квартирам -- это непроизводительно... нерационально, а надо бы...

Из этой двери на меня кинулась огромная овчарка. В какой-то мере я был готов -- такое случалось уже дважды, только те псы лаяли, покуда я ломал замок, а эта молча ждала. Я попал собаке монтировкой между ушей, она свалилась, судорожно передернув лапами. Некоторое время я зажимал прокушенную руку, потом прошел в квартиру искать бинт.

Было интересно разглядывать чужой дом. Но я подумал, что, наверное, это занятие все-таки слишком печальное, да и однообразное, чтобы считать его развлечением. Все тут еще слишком живо, не успело подернуться пылью, избавиться от воспоминаний о тех, которые жили здесь, сидели на этих стульях, ели за этим столом, спали на этой кровати и читали эти книги. Мебель была весьма стандартной, и набор книг встретишь почти в каждой квартире, но не в этом дело. Не в похожести, не в близости мне как современнику. Напротив, сколько помню себя, где-нибудь в музее мне было легче увидеть, почуять пропасть невообразимых столетий по двум-трем ржавым железкам, куску обработанного дерева, обрывку ожерелья или кольчуги.

Однако все это сложно и долго, я подумаю над этим на досуге. Закончив перевязываться -- укус оказался глубокий -- я вышел на лестницу, чтобы идти вниз. Эта квартира на четырнадцатом этаже была последней. Овчарка уже стояла, лапы у нее подгибались, но она зарычала и попробовала опять прыгнуть. Я повалил ее, пристегнул к ошейнику карабин, а брезентовым ремнем-поводком связал лапы; ремень с карабином я взял в передней.

Подхватил ее под мышку и стал спускаться, придерживая за загривок. Она рычала и норовила укусить, но была еще слаба. Сука, очень крупная и почти черная, по виду ей года полтора-два с половиной, может, чуть больше. Пройдет несколько месяцев, да что там -- недель, и со всех них слетит прирученность, и одомашненность, и любовь к старшему брату и хозяину -- человеку, которую, подумал я, он выдумал себе сам. А мне нужна собака. Умная, хорошо выдрессированная собака, привыкшая жить с людьми в одном доме. И нужны щенки от нее, ибо собачий век короток.

Дождь на улице моросил не переставая, мелкий, скучный. Одиноко мок мой фургон, голуби, нахохлившись, сидели под карнизами. Я устроил овчарку, расстелив для нее роскошную шубу, добытую из шкафа в моем новом жилище. Собака рычала, но кусаться больше не пробовала, видно, сообразила, что я ей не враг. Я привязал ремень к батарее, поставил в плошке кусок растаявшего мяса из холодильника, в другую налил воды. Будет она минеральную? Потом осторожно распутал ей лапы. Выходя, услышал, как она начала шумно лакать.

У парадного остановился, подставил лицо дождю. Псина была тяжелой, да и вообще я приустал. Начало болеть и дергать в руке, я даже засомневался, смогу ли продолжить начатое. Но других планов у меня не имелось. Собственно, все мои планы начинались со слов "через пять дней". Только не нужно сейчас думать о том, сколь ничтожны мои усилия. О том, что я не смогу, не сделаю, забуду и не додумаю, куда и к кому не успею. Я сделаю то, что сделаю. Я буду делать изо всех сил.