Николай Полунин - Коридор огней меж двух зеркал (Повесть вторая)

- А... ц-ц... дружище, - возгласил в пространство, - черт побери, у меня опять кончились сигареты. И в машине нет. Машина, я вам скажу... подсунули хлам из хламов, но хотя бы вид имеет...

- ...Значит, тактика гранаты?

- Что ж поделаешь. Рано или поздно приходится идти самому и выкладывать на стол гранату. На совершенно тривиальный стол, под тривиальной скатертью.

- Между супницей и блюдом с рыбой. А за столом, между прочим...

Питер некоторое время ждал продолжения и, не" дождавшись, протянул руку за коньяком. Это потребовало усилий, он зашипел сквозь зубы.

- Алкоголик.

- Что вы. Просто иногда позволяю себе на работе. Тогда как государственные, если так можно выразиться, служащие надираются втихую по домам. И бьют жен.

...Болтаю. Плохо, что болтаю. И плохо, что я вообще больше говорю, а он молчит. Сейчас бы самое время ему поизливать душу, пообращать меня в свою веру. Или там - определить позиции, расставить точки, продекларировать постулаты. Заклеймить, выяснить, провозгласить. Молчит. Ну и черт с ним, пускай молчит.

Питер повертел рюмку в пальцах, поставил, не пригубив Внимательно посмотрел на Лукаса. Огненнобородый, с белой кожей, с голубыми глазами и конопушками. Абсолютная классика.

Как у него еще коньяк нашелся, у пуританина. Впрочем, тут вопрос особый... А ведь боится. Может, даже не столько за себя, сколько за детей. Но только не за всех детей, а лишь за "своих". За воспитанников. За выкормышей. За потребных ему для осуществления знать не желаю каких целей и идей. Не желаю я этого знать, понятно?

Меня бесит явление в принципе.

- И что мы будем делать дальше?

- Разговаривать.

- Чтобы что?

- Чтобы не скучно было. До свету времени много.

- Я не знаю никакого Ленца.

- Может быть.

- Вы ничего не понимаете.

Питер промолчал. Улыбнулся, насколько это у него сейчас получилось.

- Ч-черт!.. Как же я купился! Вы выглядели абсолютным болваном. Шпак и болван. Черт...

- Это мне комплимент.

Питер следил за стрелкой часов. Часы являлись безусловно единственным предметом роскоши здесь. Они выдавали время и сутки по Земле, Луне и трем главным орбитальным комплексам. Все - цифрами, а земное стрелкой. Но стрелка была фальшивой - тоже индикация, только в виде циферблата. Часы висели на стене несколько набок.

- Слушайте, вы, - брезгливо сказал Лукас, - я не могу так больше сидеть. У меня затекли руки. И нога, правая,

- Момент, момент...

Лукас был пристегнут к одному из стульев, прочному, массивному, как и вся остальная мебель. Бить доверчиво отпирающего перед вами дверь, конечно, нехорошо, но тут уж или - или. Доверчиво отпирающий держал наготове автомат.

Питер перестегнул его и, кряхтя, вновь уселся на свое место.

- У вас нет права наложения наручников.

- А вот я их поутру с вас сниму и в канаву выкину, никто и не узнает ничего.

Клетчатая рубашка Питера была на боку продрана, пуленепробиваемые пластины обнажены, в пиджаке вырвано полспины. Левой рукой он почти не мог двигать, но испытывал тем не менее истинное удовлетворение, как всегда, когда все получалось точно по задуманному.

6

Прошел час, и в прихожей пропел сигнал.

- Открыто же, - досадливо крикнул Питер. Директор был бледен до синевы. Еще бы.

- Как ваши дела?

- Что ж вы дверь-то... - вместо ответа пролепетал директор. Он не сводил глаз с Лукаса. Тот зло оскалился под этим взглядом, и директор чуть не упал в обморок.

- Я спрашиваю, вы известили полицию?

- А... д-да. Нет. То есть я сказал, а они сказали, что не поедут. Сейчас не поедут, а приедут утром. Местные, в ближайшем участке, они нас знают, - поспешил он разъяснить, видя изумление Питера, воспитанники, понимаете... в общем, доставляли им много хлопот...

- Вы передали, что я вам велел?

- Н-нет. Я просил... я просто, чтобы они... Так. Начинаются радости жизни. Хотя пока все вполне правдоподобно.

- Свяжитесь с окружной полицией.

- У нас нет канала напрямую, только через местных, а они говорят, что будут сами, но утром.

- Ладно, это я уже понял, - буркнул Питер. - Так. Ну, вы пока идите, а когда совсем рассветет, я буду его выводить. (Директор покосился на засиневшее окно, и опять стал смотреть на Лукаса.) И чтоб никого посторонних во дворе. Загоните детей в дом, заприте, что угодно. Понятно вам?

- Хорошо, я... я понимаю. - Уходя, директор два или три раза наткнулся на опрокинутую мебель, но так и не повернулся к Лукасу спиной.

- Вы ничего не понимаете, - повторил Лукас. - Вы настолько ничего не понимаете, что мне с вами и говорить-то не хочется.

- Не говорите. Подумайте лучше, что полиции скажете. А? То-то.

- С полицией мне разговаривать не придется, - сказал Лукас со странным выражением. - Что вы ему, - кивнул в сторону двери, - наврали про меня?

- Что вы - андроид. Невыявленный, скрывающийся, - просто сказал Питер.

- Да вы... да ты что!! - Питеру сделалось страшно, так вдруг - до сини, как могут только рыжие, - побледнел Лукас. - Ты что же...

Питер шевельнул плечом, в пальцы ему по рукаву скользнул знакомый баллончик, плоский и прихватистый. Не сейчас, сказал себе Питер. Он еще у меня своими ножками до машины должен дойти.

- Да бросьте вы, право, - примирительно сказал он.

- Ты!..

- Вы же сами их ненавидите, должны понять чувства простого маленького человека. Нет?

- Хотите на мое место?

- Я на стольких местах побывал, дорогой мой, и такого уж про меня и думали, и говорили, и делали, что... Бросьте. Не обращайте внимания. Отдохнуть не желаете полчасика?

Не полчаса, не час, а все полтора просидели они, пока Питер не велел себе встать и попытаться все-таки добрести до машины и довести туда Лукаса. К тому же дети должны были вот-вот проснуться, - если они вообще спали - и уж тогда их в доме не удержишь никакими силами.

Питер снял с Лукаса обе пары наручников, отступил на шаг, следя, как тот разминает, ругаясь, затекшие ноги.

- Вперед.

Вся прихожая этого маленького домика была изрешечена пулями. Стены, потолок, даже, кажется, пол. Не малохольный тебе биохимик, выпустил все, до железки; шальное попадание с корнем выломало замок.

- А куда, собственно, вы уничтоженных андриодов девали? В речку? Ей, мол, уже все равно? (Лукас прошипел сквозь зубы.) Что?

- Какой идиот...

Так. Не имеет значения, что он там бормочет. Бормочет и бормочет себе, пускай его. Ну, пока все отлично. У машины я его срубаю, гружу, а очухается он у меня уже в участке. Строго рассуждая, это я должен бы подумать, что я скажу полиции. Мне надо будет их убедить. Это очень трудно - в чем-либо убедить нашу полицию, - но я попробую...

Прямо за дверью, на крыльце и дальше, стояли дети.

Они, должно быть, пришли под дверь уже давно и стояли долго, а некоторые из них присели на траву и теперь поднялись, и Питер увидел, что штаны у них сзади мокрые от росы, а у тех, которые стояли поближе, видел посиневшие губы и кожу в пупырышках. Уже знакомая зеленоглазая девочка стояла одной из первых, наворачивала на палец прядку. Плотно, зло сжатые губы ее все-таки вздрагивали, на подбородке висела капля. Детей было пятнадцать, может, двадцать. Не может быть, чтобы все из группы Лукаса, - мелькнула мысль. Так. Что и следовало ожидать. Врешь, врешь, вовсе ты этого не ожидал, и теперь не знаешь, что делать...