Евгений Брандис - Незримый мост

Бонк прочел на следующее же утро. Если уж Зденка забрала что-нибудь в голову, то это — напрочно, и потому он ничуть не удивился, когда, круто спикировав на Вересковую Пустошь, она первым долгом спросила:

— Прочел? — а потом уже, легко коснувшись его руки, сказала: — Здравствуй, Юрик!

— Прочел, — передразнил Бонк. — Здравствуй, Зденка!

— Понравилось?

— Кому это может понравиться? Совершенный примитив! Сама посуди: это писалось в тысяча девятьсот двадцать третьем году, а сколько там ошибок, недопустимых даже для того времени, не говоря уже о неверных прогнозах! Ракета летит за счет энергии взрывов бризантного вещества, ультралиддита, достигая при этом чуть ли не субсветовых скоростей, — в ведь написано это уже после многих работ Циолковского, На Марсе герои находят пригодную для дыхания атмосферу; куча всякой мистики в истории Атлантиды — одни ракеты атлантов чего стоят!..

— Да-а… — уважительно протянула Зденка. — А больше ты ничего там не нашел?

— Таких примеров множество. Я, конечно, не запоминал наизусть, но с текстом в руках их можно найти по нескольку на каждой странице. Да и социальная проблематика… — Бонк покачал головой. — Запросто вмешиваться во внутренние дела инопланетной цивилизации, не изучив ее толком, не поняв характерных особенностей — это же просто авантюризм!

— Да, ты прав, конечно, — каким-то скучным голосом сказала Зденка, и Бонк подумал, что ей уже надоела эта тема.

— Но знаешь, одно мне там понравилось: Сын Неба. Космонавт — Сын Неба. Это хорошо. Чуть-чуть напыщенно, может быть, приподнято, но — хорошо.

Потом они бродили по парку. Все было так же, как обычно, только немножко грустно, потому что они расставались почти на год: ведь с Плутона Бонк сможет говорить со Зденкой, видеть ее, но ему никак не почувствовать на лице ее маленькую ладошку.

Подкидыш на Фобос уходил в два сорок ночи, а в четыре оттуда стартовал к Плутону рейсовый планетолет. Когда до посадки осталось десять минут, Зденка вдруг взглянула на него — совсем по-иному, отстранение и строго — и сказала:

— Знаешь, Юрик, ты не вызывай меня больше, хорошо?

— Почему? — задохнулся он.

— Я не хотела говорить тебе этого раньше, чтобы не портить последний вечер. Понимаешь, очень уж мы разные. И спасибо Аэлите! — сегодня я убедилась в этом… Не знаю, может быть, все вы, мужчины, такие, но я так не могу; может быть, так и нужно — аналитично, рассудочно, роботично; может быть, я — только реликт, этакий динозавр. Но как бы то ни было — я хочу не только видеть и осмыслять, но и видеть и чувствовать. Не стану объяснять тебе этого — ты все равно не поймешь, только обидишься больше. Либо ты когда-нибудь почувствуешь это сам, либо…

— Никогда я этого не пойму! — чуть ли не выкрикнул Бонк. — Ты все это придумала! Я люблю тебя, Зденка!

— Да, — кивнула она грустно, — знаю, И я — люблю. Только и любим мы слишком по-разному. Я хочу сказки, волшебства, чуда, таинства — очень, очень многого. А ты? Чего хочешь от любви ты? Каковы ее параметры — твоей любви? Ну, скажи, Сын Неба?

Он ничего не ответил. Он просто повернулся и пошел, потому что уже объявили посадку.

Весь год Бонк не вызывал Зденку, хотя порой ему до крика хотелось этого, ожидая, что она… Он ничего не понимал тогда, совсем ничего.

А потом было распределение, Бонка назначили вторым астрогатором на «Сёгун», и он начисто утратил способность думать о чем-либо постороннем, не имеющем отношения к делу, потому что крейсер уже прошел профилактику и готовился к очередному маршруту, до старта оставалось всего десять дней, а второй астрогатор и второй пилот — это вечные «палочки-выручалочки» на Звездном Флоте. Даже уходя в свой первый маршрут, он так и не связался со Зденкой… Тем более, что считал себя обиженным, а это хотя и больно, но порой даже приятно. Бонк ничего не понимал тогда — ни в ней, ни в себе. Наверное, это все же правда, что женщины взрослеют много раньше: он был старше Зденки на шесть с лишним лет, но она была старше него — на сто.

Только на Третьей Мицара-В Бонк начал что-то понимать. Это было полгода назад, когда «Сёгун», обойдя все планеты этой кратной звездной системы, на суточной орбите повис над последней из них, и Бонк — во время орбитального полета на борту ему нечего было делать — спустился вниз, чтобы работать в гидрогруппе: в академии он считался неплохим акванавтом. Третья Мицара-В — землеподобная планета. Здесь воздух, которым можно дышать, пусть даже через биофильтры, вода, в которой можно купаться, и голубое небо, в которое можно смотреть. Наверное, со временем Человечество начнет осваивать ее всерьез.

Однажды — на исходе второго месяца — они с Володей Офтиным, гидробиологом, лежали на песке у костра. Разговаривать не хотелось. Бонк смотрел на проступающие в небе звезды и думал о Зденке — он не мог заставить себя не думать о ней совсем, хоть и старался допускать эти мысли как можно реже. Вот тогда-то на него и накатило…

Здесь все было очень земляндское: и море, и небо, и песок, даже — за гранью пляжа — деревья, похожие на плакучие керии Марса. И только звезды казались совсем чужими. Совсем-совсем, как говорит Зденка. Астрогатор должен знать это лучше, чем кто бы то ни было, и Бонк мог составить звездную карту для любой точки маршрута. Но это — знание. А тут он почувствовал , какие они незнакомые и до слез чужие, эти звезды. Шерли, корабельный врач, наверняка объяснил бы это ностальгическим кризом — и также наверняка ошибся бы. Просто в тот вечер Бонк перестал быть мальчишкой, играющим в космопроходца.

И вдруг в памяти всплыла фраза из прочитанной когда-то повести: «Сын Неба, где ты? Сын Неба, где ты?» Она неотрывно звучала в мозгу — звучала голосом Зденки. И заставить ее замолчать было свыше сил.

В судовой библиотеке «Аэлиты» не нашлось, и Бонк стал восстанавливать текст в памяти — ведь прочитанное однажды остается в мозгу вечно, нужно лишь извлечь его из запасников памяти. Аэлита… АЭ — видимая в последний раз; ЛИТА — свет звезды. Свет звезд открыл ее Бонку: не ложные предвидения, не ошибки, рассыпанные на каждой странице, — сказка, прекрасная мечта о любви — вот что такое «Аэлита». Больше чем сказка — трагедия, ибо трагедия — сказка с частицей «не». Спящая красавица просыпается от поцелуя принца — это сказка. Но если она не проснется — это уже трагедия.

«Видимая в последний раз»… Каким он был дураком!..

Теперь Бонк ждал возвращения — так же, как когда-то на Плутоне считал месяцы, дни и часы, оставшиеся до старта. Только утешение он находил теперь не в сухой и четкой формалистике Устава Звездного Флота, а в тревожной и горькой грусти «Аэлиты».

К звездам можно послать кибермозг, и он принесет образцы грунтов, флоры и фауны, мегабиты информации, километры голофильмов и регистрограмм. Но только человек может принести со звезд сказку, без которой всякое знание мертво…