Евгений Брандис - Незримый мост

— Вот именно. Тогда… — Норт принимается снова писать на доске. — Тогда мы получаем в одном случае полную неопределенность — я пока не берусь анализировать ее, — а в другом вот это. — Он заключает в картуш выведенное неравенство и, прищурившись, испытующе глядит на Марка.

— Сравни это, — он стучит мелом по доске, — с той первой формулой, что наверху, и попробуй вообразить такое.

— Вообразить еще, пожалуй, могу, — зажмурившись, как от яркой вспышки света, медленно говорит Марк. — Получается нечто совершенно фантастическое… Но выразить это словами… нет, я не в состоянии…

— А зачем? Достаточно того, что ты можешь это представить. Разве надо пересказывать словами мелодию? И вообще — к чему это? Ее можно записать нотами или пропеть. Вот здесь «нотная» запись моей «мелодии». Совершенно новая «мелодия», не так ли? — Он снова отирает тыльной стороной ладони капли пота со лба и присаживается на стол рядом с Марком.

— Да, — не открывая глаз, шепчет Марк, — новая, грозная, смертельно угрожающая мелодия. Мелодия всеобщего уничтожения. Она могла навсегда унести Мика и Фрэду…

Он широко раскрывает глаза, смотрит на облака, плывущие за окном, потом подходит к доске, снова и снова перечитывает формулы.

— Надо сказать об этом шефу, Норт.

— Занятно. — Подперев ладонью худой, плохо выбритый подбородок, шеф переводит взгляд с Норта на Марка и снова на Норта. — Занятно, мальчики… И что же ты предлагаешь, Норт?

— Надо попробовать?…

— Но где? Лаборатория Мика выведена из строя. И нам не разрешают восстанавливать ее. Эти типы из военного ведомства хотят до всего докопаться сами.

— А если объяснить им?

На лице шефа появилась улыбка, но глаза за толстыми стеклами очков посуровели:

— Пока не стоит.

— Вы все-таки не верите мне!

— Не то, Норт. Если ты прав, это, пожалуй, слишком серьезно… Они могут ухватиться за твою идею, и тогда исследования приобретут… чрезмерно утилитарный характер. Понимаешь?… Ведь если эту энергию использовать направленно, ее можно превратить в ужасающее оружие, равного которому нет. Пока нет…

— Мне кажется, это даже не оружие, — возразил Марк. — Это страшнее… Если процесс выйдет из-под контроля, можно запросто уничтожить всю планету.

— Ты, конечно, преувеличиваешь… Тем не менее это помощнее термоядерной бомбы…

— Что же, ограничиться теоретическим рассмотрением? Оставить все на бумаге? — В голосе Норта звучит горечь. — А может, просто затаить? Только от кого?…

— Если бы кое-что из открытий последних десятилетий можно было «затаить» от человечества! Люди спали бы спокойнее и, вероятно, были бы более счастливыми. К сожалению, это невозможно. — Шеф снял очки, подышал на стекла, стал протирать краем халата. — Невозможно, — повторил он, подслеповато глядя на Норта. — Сказав А, Икс торопится сказать и В и С, потому что боится, как бы Игрек не опередил его. Благородное соревнование умов в нашу эпоху превратилось в бесконечный чудовищный марафон. Каждый рывок любого из бегунов заставляет остальных убыстрять бег. Трасса становится все более трудной, вокруг пропасти… Одни падают от изнеможения, других сталкивают с обрыва, третьи очертя голову бросаются на скалы сами. Но бег все ускоряется, а число бегунов возрастает. Остановить это невозможно, и теперь уже никто не в силах сказать, где финиш, каким он будет…

— А если поставить эксперимент в космосе, — предложил Марк, — На одном из наших спутников-обсерваторий… Там риск не будет слишком большим, и мы сможем убедиться, насколько справедлива теоретическая концепция Норта.

— Конечно, конечно, — со вздохом сказал шеф, надевая очки. — Что-нибудь придумаем. Не надо только торопиться… Вот Мик поторопился, и… нет его больше.

— Мамонт, старая песочница, интриган под маской добродетели… — Норт захлебывался словами от негодования. — Борца за всеобщий мир из себя изображает. Если бы речь шла об его открытии, не рассуждал бы так.

— Ты несправедлив к нему. — Марк попытался взять приятеля под руку, но тот вырвал локоть и зашагал быстрее.

Марк тоже ускорил шаги. Теперь они почти бежали по усыпанной крупным гравием дорожке, которая вела от административного корпуса к лаборатории. Полы их белых халатов развевались на ветру.

— Несправедлив, говоришь? — Норт обернулся, и Марк увидел его осунувшееся лицо и встревоженные, злые глаза. — А почему он так реагировал? Я ждал вопросов, дискуссии, а он принялся читать проповедь. Кому она нужна? Разве мы глупее его? Не понимаем, за что нам платят такие деньги?

— Он прав в том, что экспериментальная проверка здесь сейчас — в институте — крайне сложна и несвоевременна, не говоря уже о том, что она очень опасна. Мы даже не сможем создать надежное защитное поле…

— Вздор! Для этого и существует эксперимент. Над теорией защитного поля я уже работаю, и экспериментальную проверку можно было бы начать именно с него… Вот я сейчас пойду к полковнику Кроббсу и все расскажу.

— Подожди. — Марк ухватил Норта за полу халата и заставил остановиться. — Присядем и дадим спешке пройти мимо… Ну, что ты осатанел? Садись и попробуй рассуждать разумно, тем более, что Кроббса сегодня в институте нет.

Он силой усадил Норта на каменную скамью, в небольшой тенистой альтане, обвитой цветущими глициниями. Глициния цвела так буйно, что почти не было видно зелени под пеной фиолетовых соцветий.

Здесь было тихо, пахло свежестью и хвоей. Высоко в синем небе мерно покачивали темными мохнатыми лапами сосны.

— Повторяю, Кроббса ты сегодня не найдешь, — сказал Марк, закуривая сигарету. — У тебя есть время подумать,… Старик не простил бы тебе этого шага.

— Мне наплевать.

— А как ты думаешь работать дальше? Лаборатория сверхвысоких энергий в его ведении.

— Ему придется потесниться. Кроббс заставит его.

— Кроббс лицо временное. Его отзовут, и что тогда?

— В конце концов, могу уйти и я…

— Это уже глупо, Норт. И ты сам понимаешь, что пальнул сейчас глупость. Где еще ты сможешь вести такие исследования? Разве только там — за океаном…

— Не знаю, что делать, — прошептал Норт, наклонившись и сжимая обеими руками голову. — Ты представляешь, чего мне стоила разработка этой теории?

— Догадываюсь…

— И теперь, когда можно перейти от формул к экспериментам, мне предлагают не торопиться, чего-то ждать; намекают, что было бы гуманнее вообще не продолжать исследований. Поставь себя на мое место, Марк. Ведь я выносил эти идеи, выстрадал их; за ними месяцы бессонных ночей, сомнений, колебаний, надежд… Мне скоро тридцать. Я еще не сделал ничего, чтобы оправдать свое место в науке. И вот теперь, на пороге такого открытия, меня пытаются остановить. И кто — человек, который меня учил, ввел в науку. Разве не бессмыслица, разве не несправедливость? А я чувствую сейчас такую силу, что, кажется, мог бы…