Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря

А потом и туман исчез».

Шкатулка, удивился Шурик.

Что-то я часто стал натыкаться на шкатулку.

О таинственной шкатулке, на этот раз попавшей в какую-то книгу без начала и конца, Шурик уже слышал. От Роальда, от Врача, даже от Анечки Кошкиной. Кое-кто, похоже, считал, что эта шкатулка находилась недавно в руках бывшего бульдозериста. Но при чем здесь какой-то египтянин?

Шурик извлек из папки книжку.

Точнее, тетрадку, выдранную из книжки.

Никаких указаний на автора или на название книги Шурик не нашел. Зато сохранившийся текст начинался со следующих слов:

«…Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз много слышал о мерзостях грешного города. Он слышал, например, что жители Константинополя развращены, что сам базилевс развращен, а священнослужители давно отпали от истинной веры. Они крестятся тремя пальцами, не верят в запас божьей благодати, создаваемой деяниями святых, они считают, что дух святой исходит только от Бога-отца, они унижают святую Римскую церковь, отзываясь о ней презрительно, а своего лжеимператора Мурцуфла равняют с самим Господом Богом, тогда как сей базилевс часто, забывая властительное спокойствие, отплясывает в безумии своем веселый кордакс, сопровождая пляску непристойными телодвижениями.

Грех! Смертный грех!

Город греха! Город вечной ужасной похоти!

Палец рыцаря Андрэ де Дюрбуаза как бы погрузился в прохладный металл. Вздрогнув, рыцарь оторопело уставился на шкатулку.

Дьявольские штучки!

Под пальцем рыцаря шкатулка странно вдруг изменилась. Долгий звук раздался, будто рядом вскрикнула райская птица, а может, дрогнула напряженная до предела струна, сама же шкатулка при этом начала стекленеть, мутиться, но и очищаться тут же, как воды взбаламученного, но быстрого ручья. Она как бы бледнела, ее только что плотное вещество превращалось в плоть морского животного медузы, только еще более прозрачную. Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз увидел игру теней, стеклянных вспышек, таинственных преломлений, отблесков, то кровавых от близкого чудовищного пожара, то почти невидимых, лишь угадываемых каким-то боковым зрением в дьявольской, несомненно, не Господом дарованной игре.

А потом таинственная шкатулка исчезла.

— С нами Бог!»

Опять шкатулка…

Интерес Лени Врача, собиравшего все упоминания о таинственной шкатулке, был неподделен.

«…Старые документы для историка имеют такое же значение, как окаменелости для геолога, а труды ученых как раз являются старыми документами. О мыслях этих ученых они говорят нам понятно хотя бы потому, что люди прежних времен походили на нас. Вот почему если бы произошло изменение естественных законов, то это отразилось бы на всех частях Вселенной, и человечеству, естественно, тоже не удалось бы ускользнуть от всех этих изменений. Если предположить, что человечеству удалось бы выжить в новых условиях, оно непременно должно было бы подвергнуться определенным изменениям, хотя бы адаптивным. Тогда язык прежних людей стал бы для них совершенно непонятным; слова, которые раньше употреблялись, не имели бы для них смысла или в лучшем случае имели бы не тот смысл, что прежде. Не происходят ли некие странные изменения в течение последних нескольких столетий, не меняются ли постепенно законы физики?»

Шурик обалдел.

Не случайно бывший бульдозерист цитировал Менделя. Изучив папку Лени Врача, он мог цитировать кого угодно. Правда,

что может связывать средневековых рыцарей и древних египтян с пьяницей Иваном Лигушей? Какое, черт побери, изменение законов физики?

Будто подчеркивая интеллектуальную несостоятельность Шурика, издали снова донесся голос:

— Барон!

Продам ненасиженное яйцо динозавра средних размеров.

Наконец-то разумное предложение.

Яйцо динозавра. Не насиженное. Нужная штука в хозяйстве!

Шурик насторожился. В пустой стайке под сеновалом, где и мыши, похоже, не водились, вдруг раздался подозрительный шорох. Явно человек… И он явно собирался подняться… Он уже ступил ногой на легкую деревянную лесенку…

Шурик быстро огляделся.

Прелые веники, ссохшееся тряпье, бумаги. В конце концов, можно просто сыпануть в глаза сухой землей.

— Не дури!

— Роальд? — изумился Шурик.

— Не дури! — негромко повторил Роальд, бесшумно укладываясь рядом на мумифицированный чекистский кожан. На Шурика сразу пахнуло спокойной уверенностью. — Держи.

Шурик почувствовал холод ствола.

Табельное оружие, ПМ, пистолет Макарова, зарегистрированный на его имя, но всегда хранившийся у Роальда.

— Зачем он мне?

— Заткнись! Некогда объяснять.

— Костя-Пуза? — догадался Шурик. — Брать будем?

Роальд даже не обернулся.

Свидетели, второго июля принимавшие участие в свадьбе со стороны жениха, срочно дайте о себе знать.

Аккуратно уложив ПМ на пыльную папку, Шурик прильнул к щели.

Лигуша продолжал спать. Ничто в мире не изменилось. Душная жара смирила даже воробьев. Откуда-то докатывались раскаты близившейся грозы.

Скрипнула калитка.

Шурик скептически выпятил губу.

Он ждал Костю-Пузу, бандитов, натянувших на головы женские чулки, да кого угодно, хоть алкашей, а калитку открыла — своим ключом! — Анечка Кошкина. Маленькая, рыжая, в цветастой нарядной кофте. Как-то очень по-женски она поправила короткую юбку и коснулась рукой волос.

— Не люблю я этого… — шепнул Шурик. — Такой нож невозможно не пустить в дело…

С сеновала они отчетливо увидели то, чего никак не мог видеть все еще дремавший Иван Лигуша: решительным движением человека, принявшего важное решение, Анечка Кошкина извлекла из целлофанового пакета и сунула под нижнюю ступеньку крыльца нож.

Узкий.

Самого ужасного вида.

Брось на такой нож женский волос, он развалится на две части, не приостановив движения. Не какой-то там подарочный хрустальный рог, а настоящее холодное оружие!

При всем при этом Анечка не выглядела вертлявой, как шестикрылый воробей. Выглядела она скорее как леди Макбет. Когда-то Шурик видел такую пьесу. Его тогда поразило то, как профессионально отнеслась к своему предназначению небезызвестная леди Макбет. Похоже, Анечка Кошкина твердо решила переплюнуть ее в решимости. С печалью и нежностью глядя на спящего Ивана Лигушу, Анечка осторожно присела на ту ступеньку, под которую сунула нож. Что-то ее томило. Яркие губы кривились. Она то и дело водила рукой по красивому колену, едва прикрытому юбкой.

Лигуша очнулся.

— А-а-а… Ты…

Он как бы констатировал факт.

Похоже, у них у каждого был какой-то свой набор фактов, и факты эти они трактовали и комментировали, опять же, каждый по-своему.

— Сашку-парагвайца ругаешь, — с горечью прокомментировала Анечка. — Сашка за своим едет.